Анна Альчук и "классическая традиция"

9 октября интернациональный книжный магазин Nimmersatt принимал у себя в гостях интереснейшую поэтессу Анну Альчук

9 октября интернациональный книжный магазин Nimmersatt принимал у себя в гостях интереснейшую поэтессу Анну Альчук
Альчук — член основанной Сергеем Бирюковым "Академии Зауми" и лауреат Отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка — имеет отношение практически ко всем наиболее известным изданиям, проводящим экспериментальную (поставангардную) линию русского стиха. Произведения поэтессы печатались еще в самиздатском "Транспонансе", их можно найти в журналах "Футурум АРТ" и "Дети Ра", в "Журнале ПОэтов" и в альманахе "Черновик"...

Публика хорошо восприняла поэзию Альчук, однако "обсуждение" обнажило некую растерянность. Большинство явно затруднялось найти этим стихам место в литературе. Стоит ли удивляться... Пульс литературного процесса в Берлине почти не прощупывается, здесь нет разнообразия поэтических течений, нет группировок, выработавших какие-либо литературные манифесты. Видимо, потому слушатели и пытались дознаться у самой поэтессы, к какому направлению она себя относит и что думает о развитии классической традиции.

Между тем, для писателя имеют значение имена, а не абстракции-термины. Любой литератор бессознательно избегает определений: не хочется быть пойманным в эти сети... Или запутаться в них: в литературе нередки случаи, когда "архаисты" оказываются "новаторами", а идущий вперед поэт — повторяет давно прошедшее. Об этом говорила и Альчук на встрече. А вот имена поэтесса с готовностью назвала: Ры Никонова и С. Сигей, К. Кедров и Е. Кацюба, Н. Азарова, Вс. Некрасов, Г. Айги, Г. Сапгир и Г. Цвель. А также — предшественники: футуристы Хлебников, Маяковский, Крученых.

Но почему сегодня литературная машина времени возвращается именно в тот момент поэтической истории?

          Имеющий уши да услышит.

Слышны были — "маяковская" любовь к "хорошим буквам — Р, Ш, Щ", отголоски знаменитых "зауми" и "языкотворчества", "звучарной поэзии" и "сдвигологии" (сдвиг деформирует речь, так что она получает двойной смысл). У Альчук слог, как бильярдный шар, разбивает коснеющий в инерции стих: часть слова тяжелеет, обособляется, набирает разгон — и задает новую траекторию смысла. "Д-верь" — удерживает на пороге веры, и полет "в небо" вдруг оборачивается падением

          в (не

          Бо

          г).

Впрочем, бильярд (игра на победителя, точный расчет) — не самая удачная метафора этой поэзии. В стихах Альчук властвует почти растительная органика: здесь, как в чаще, слова, слоги и звуки переплетаются, борются за существование, разветвляются и срастаются... Слово заново ищет свои границы, учится ощущать себя, сопротивляется инерции смысла. (Кстати, о сопротивлении материала писали близкие к футуристам теоретики литературы.)

В 50-е — 60-е авторы "конкретной поэзии" попытались изменить отношение к материалу стиха — к слову. Они отказывались видеть в нем инструмент идеи и объявляли о любви к слову, как оно есть. К слову из быта. Но и — к звучанию слова, к его графике — так возрождалась визуальная и голосовая поэзия.

Пожалуй, текстов исключительно "для глаза" у Альчук не так много. Большинство ее стихов — по меньшей мере на 50% — "поэзия для слуха". Манера чтения "по слогам" (где ударные слоги меняют направление смыслового потока) позволяет воспринимать движение стиха. Слушатель, так сказать, усваивает мелодии — контрапункт, "логика" созвучий, остается "на потом", для восприятия глазами. Но само порождение стиха, живые, органические процессы в нем могут быть восприняты уже на слух.

На одном из вечеров Альчук "поп-стар" русской постмодернистской критики Вяч. Курицын упрекнул поэтессу в том, что в ее стихах мало "тела". Курицыну возражал один (бывший) питерский поэт: язык — тоже тело (в доказательство диспутант показал собственный язык). Возражение справедливое: Анна Альчук — одна из тех авторов, у кого поэтический язык и стиховое слово снова обрастают телом, плотью, наполняются кровью, возвращаются из царства теней. И снова стоят на пороге, у "дверей" смысла. Пусть даже этот смысл — ужас "звез (ды ры)", смерти и Пустоты ("Посвящение Джиму Моррисону-Вэлу Килмеру").

Когда наступило время "сорофеевых" и литературы "для славистов", целое читательское поколение от литературы отвернулось. Не желая потреблять то, что было уже много раз съедено и переварено... Кажется, поэзия Альчук — для этих читателей. В строке "Отвори потихоньку калитку и войди в тихий сад" Альчук в состоянии услышать неожиданное: "вой" из "ада", где "тварь" и "кал". Однако она улавливает в той же строке и "твори", и сад "около див". И остается впечатление, что перед нами не просто театр теней и игра в кости; что слово не теряет смысл — приобретает новые. Что развоплощение не отменяет творчества. Ужас черного квадрата — и надежда белого?

Короче, "слововарево" — питательно. В этом смысле — поэзия Альчук развивает "классическую традицию".