Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПоэзия Союза писателей ХХI векаСергей АРУТЮНОВ
ПРАВИЛА ПРОСТЫ
* * * Сергею Брелю
кто все желанья подавил
и слил эмоции, красуется, как бедуин, перед японцами, и видит — правила просты: на всех припаханных наложит вещие персты грядущий паводок, но тот, с кем до конца честна насчет здоровьица, благая, коей несть числа, не оскоромится. во имя жизни, что грубей реприз манежного, не выясняй, каких кровей кругом намешано, когда скитанья голодны, гордыня сладостна, и век твой — с ног до головы — пустыня замысла, не спросишь лишнего ломтя, мол, вдруг обломится, через вселенные летя в снегу коломенском. * * *
когда в снопы колосья клеил
душистый ветер луговой, и просыпающийся клевер качал росистой головой, сверкала пустота алмазом, врастая в полноту семян, и мир, безмолвием помазан, вращался, бегом осиян, грехами пращуров не скован, к лучу пробившийся росток, вступил я с жизнью в тайный сговор и узы прежние расторг, и заспешили дни торопко под хрусткий скрежет каблука, и домом стала мне дорога за перистые облака. туда, за снежные громады, за полуяблока бемоль, слетались вестники, крылаты, пылая светлой глубиной, и летний дух с его томленьем, начищенным, как самовар, я ощутил еще двухлетним, и с той поры не забывал. * * *
Свежа моя заутреня,
Ознобна холодца, И кажется, зовут меня Ушедших голоса. Ну, как ты там? — А как я здесь? На медленном огне Гляжу, как в путь пускаетесь, Печалясь обо мне. Чудес не гарантируя, Но видя, что смотрю, Плывут мои родимые В апрельскую зарю. Кто навидался фортелей, Нанюхался тоски, На слякотную оттепель Косится плутовски, Но нет веселья прежнего Обарывать чуму, И что бы там ни брезжило, Оно уж ни к чему. Устав от иноходчества, Завыть бы, голося, Как избавленья хочется И как его нельзя. * * *
В лучистом детстве, как на облаке,
Гуртами пастырям сданы, Резвились радостные олухи, Царя небесного сыны, И между грезами компотными, Надеясь, что не пропадут, Сама земля им стлалась под ноги, Пружинистая, как батут. Но только волю рассупонили, Разделись девки догола, И радужная русофобия Нацизму руку подала, И вот, забиты телемонстрами, Всем паром уходя в свисток, Явились миру девяностые, И мир скукожился и сдох. Попробуй-ка теперь оправиться, Не выскочив из естества: Когда свободе чуждо равенство, Она и братству не сестра, При ней постыдно быть солистами За славу, а не за прокорм, Ни кучевыми, ни слоистыми, Как Родина после реформ. Здесь обломали, там обвесили... Но хлебушек моча винцом, Не каждый ли — сама поэзия, Когда он мал и невесом, И вслед ему так отрывающе Дошептывают «...эвоэ» Его подземные товарищи, Состарившиеся во мгле. * * *
Двадцатилетним наши празднества —
Такой же отвлеченный символ, Как несущественная разница Меж тем, кто жив, и тем, кто сгинул. Но, полны древнего достоинства, Как в затянувшемся кошмаре, Садимся плакать и усобиться, Не разбирая, что вкушали Ни первого, ни на девятое Под нудное гунденье власти И с розовыми октябрятами Круженье в сумеречном вальсе... Когда б не призрачное общество, И мы могли бы, только где тут, У флага, что едва полощется, В парчу и злато не оденут. Могли б гореть ацетиленнее, Когда бы нас возобновляли Те самые двадцатилетние, Не ставшие нам сыновьями. Что при Крыму, что при Очакове Скотинке серой, хоть убейся, Достанутся участки чахлые, Замусоренные донельзя. * * *
Когда кровавит никотин
Снегов плаценту, Поймешь — сто лет уж не ходил Один по центру. Сто лет, а здесь одно и то ж: Разрушек наледь. Толкнешь коллекционный «додж», А он — сигналить... И тот же век стоит углом, Того ж рисунка: Жлобы с ворованным баблом Да их прислуга. Сменились вывески, а суть Осталась той же: По сердцу лоха полоснуть Как можно тоньше. Но пусть чернеют от позерш Витрин болота, Ты по-пластунски переползешь Зимы полгода, Как беспощадный дезертир И перебежчик, Что мир погибший посетил В толпе приезжих. * * *
Там, где прозрачны перестуки скорых,
Кирпичны боксы, меден лай собак, Родимых медвежат спускают с горок Отцы зимы с окурками в зубах. Натоптан снег трехпалыми следами, Покров не терпит, сразу выдает: Здесь чурку жгли, а там славян сливали, По фрикам применяли водомет. А что до прочих сказочных видений, Осталось сжиться с мыслию о том, Что впереди бессмысленная темень, А мир, покой и счастие — фантом. Но что б за дни в зрачках ни голубели, Сегодня, здесь для этих пострелят Всего в семи шагах от колыбели Мороз трещит и саночки скрипят. * * *
Шептали ль мы на дне изрытом
Слова любви, Когда, отброшенные взрывом, На грунт легли? Но кто б мечтой не соблазнился И смерти ждал, Вперяясь в мертвые глазницы Приборных шкал? Часы текли, и каждый грезил, В борта стучась, Что ищет нас патрульный крейсер, Уход, санчасть. Когда работа черновая, Хорал кувалд, Куда там длить очарованье — Прервать бы гвалт. Но чуть реактор залатали, И шов за швом Погода стала золотая. Улегся шторм. Еще столетье будет сниться, Подслеповат, Рассвет, баюкавший эсминцы, И снегопад, Рулады флотского ансамбля, Что нас встречал, И вахтенного тень косая Через причал. * * *
Этот берег, поросший крапивой и камышом,
Я узнаю мгновенно, и тут же пойму, в чем дело: Вот и лодка моя, и брезентовый капюшон, И сладчайшая мысль, как земля мне осточертела. Так прощайте, наверно... Что вам теперь во мне, Убеленные снегом правительственные святоши. Отдаюсь безвозвратно серой речной волне, Обязуюсь и мыслить, и думать одно и то же. Столько лет безутешных насиловал жизнь свою, Даже в малости малой сам себя ограничив, Я теперь только берег свой узнаю, Где осока седа, подболоченный лед коричнев. И судьба поддавала, и век меня колотил Так, что я, наконец, нахлебался и тем, и этим. Перевозчик окликнет — поехали, командир? И окурок втоптав, хрипловато отвечу: Едем. * * *
Только зиму и помню,
Только зиму и помню одну. Как по минному полю, По проталинам вешним иду. Ни о чем не жалею. Той же крови, что всякий в строю, Укрывался шинелью, Шел по бритвенному острию. Уходя, попрощайся — Вот и все, что мы в книгах прочли. Но как в детстве, о счастье, Гомонят золотые ручьи. И как будто не веря, Что фитиль негасимый задут, Загрузить обновленья Одинокое сердце зовут. * * *
Дешевле было лишь повеситься
Под матерщину бригадира, Когда вела рябая вестница И никуда не приводила, Но так тянуло жизнь опробовать За яблочко, до колких пленок, Что пересиживали впроголодь Лузгу проталин прокаленных, К берестяному понедельнику Кивали сальному матрацу, С оттяжкой запускали технику, И не проспавшись, шли на трассу, Где, в общем, и вмерзали намертво Почти что вровень с колеями, Пока опалубку фундамента Бичи и зеки ковыряли, Но жизнь была, и дело двигалось, И плоть его была мясиста, Когда, блюдя теорий фиговость, Зубрили рыхлости марксизма, И словно зная все заранее, Ходили в ореоле смертном На комсомольские собрания И совещания по сметам. И, слившись с проржавевшим остовом, Заканчивали одиссею: Объяты блеклым русским воздухом, Ложились в пахотную землю Во имя ли терпенья адского, Иль разбросавшихся поодаль Креста, сколоченного наскоро, И ржавчины звезды подводной. * * *
Я не чурался огрести вдвойне
За желтизну, сходящую на желудь, Как знак того, что царствие твое Ни здесь, ни там, а лишь в душе должно быть, Но вот оно — на срезе полосы Обычнейшего облачного фронта, Где створ ветров распахнут, как ворота, И полуоблака как полусны, В которых слышишь в сорок раз яснее Скорлупку дома, вечную, как мир, Где мама пела и отец хохмил, И тишину, кричавшую о снеге. Сергей Арутюнов — поэт, прозаик, критик, публицист. Родился в 1972 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (семинар Т. Бек и С. Чупринина). Печатался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Знамя», «Вопросы литературы», газете «Вечерняя Москва».
|