Свежий Номер

№ 1 — 2 (27 — 28), 2007

Возвращение давно забытых имен русских советских писателей ХХ века — характерная особенность общей тенденции развития литературоведения последних двух десятилетий. Их имена, казалось, преданные забвению, вновь встают из пепла цензуры советского времени.
Имя Николая Никандровича Никандрова (Шевцова) советский читатель забыл на долгие три десятилетия при жизни писателя, а затем еще на годы после его смерти. Между тем это один из старейших русских писателей, чьи первые произведения стали появляться в печати в 1903 году. Его творчество ценили такие литературные таланты, как М. Горький, А. Чехов, А. Куприн, А. Грин… Каждое появление писателя в печати ожидали и приветствовали. «Я давно любовно слежу за рассказами Н. Никандрова, — писал редактор ежемесячного издания «Журнал журналов» И. Василевский, публиковавший статьи под псевдонимом Не-буква, — Он умеет смотреть и умеет видеть. У него есть свои слова, и он умеет рассказать то, что волнует его в нашем мире» (1, С. 8).
Действительно, творческая манера Н. Никандрова имеет целый ряд особенностей. Отсутствие открытой авторской позиции в произведениях и прямых характеристик героев в сочетании с редчайшим мастерством психологического анализа, — вот одна из специфических черт писателя, наблюдаемых в рассказах «Все подробности», «Катаклизма», «Бунт», «На Часовенной улице». Писатель изображает бытовые сцены таким образом, что читатель становится созерцателем той страшной действительности, причем вместе с самим автором, как бы занявшим место постороннего наблюдателя.
Н. Никандров использует две формы психологического анализа, теоретически выделенных И. Страховым: изображает характеры «изнутри», «то есть путем художественного познания внутреннего мира действующих лиц» с помощью «внутренней речи, образов памяти и соображения» (2, С. 235), и изображает характеры «извне», то есть психологически интерпретирует выразительные особенности речи, речевое и мимическое поведение и другие средства внешнего проявления психики.
У Н. Никандрова есть рассказы, в которых психологическая характеристика героев «изнутри» совершенно отсутствуют, однако мастерство психологического анализа проявляется в не меньшей степени. Эти рассказы затрагивают тему одичания человечества, манипулирования людскими душами для достижения целей, благородство которых автор ставит под сомнение. Речь идет о массовом психозе в изображении Н. Никандрова. Особое внимание в своих произведениях писатель уделяет анализу условий возникновения массового психоза, овладевающего толпой, заставляющего подчиняться какому-то неведомому биологическому ритму и уничтожающего все личностное, индивидуальное.
При определенных условиях, а именно при включении в человеческую толпу, приобретающую свойство «психологической массы», индивид чувствует, думает и поступает совершенно иначе, чем можно было бы от него ожидать. Вот как начинается вторая часть рассказа Н. Никандрова «На Часовенной улице»:
«— Это куда народ бежит? — цокая по камням подковами и поспешая к чернеющей у дома Буровой толпе, спросил на бегу мужик у бабы, мчавшейся с ним рядом.
— А я не знаю? — вопросом ответила баба.
— Чего же ты бежишь, если не знаешь? — засмеялся мужик, продолжая бежать наравне с ней.
— Куда народ, туда и я, — объяснила баба…
— Глупый народ, — с сожалением говорили о них стоявшие в калитках люди, но, немного подумав, сами нервно бросались за ними» (3, С. 179).
Что заставляет людей превращаться в стадо тупых животных, безрассудочно следовать друг за другом?
Психологи считают, люди способны приобретать что называется «коллективную душу» вне зависимости от своего образа жизни, занятия, характеров и степени интеллигентности. Н. Никандров, напротив, находит причины превращения индивида в составную часть человеческой толпы в его невежестве. За долгие годы люди так и не научились уважать себя, видеть в себе личности, поэтому по первому зову они, повинуясь инстинкту толпы, готовы сделать все, что от них потребуют. Для того чтобы остановиться и подумать, у них просто недостаточно образования, да и думать они просто не умеют, необходимости в этом у них никогда не возникало. «Чего нам скажут, мы тому и верим! Самый темный класс!» (3, С. 206), — выкрикивает какой-то мужик из толпы в рассказе «На Часовенной улице».
К невежеству примешиваются еще и боязнь, трусость (рассказ «Бунт»), привычка к вечному преклонению перед вышестоящими. Даже околоточный надзиратель способен внушить любому мужику страх, хотя и сам этот надзиратель — образец необразованности и тупоумия. Выполняя распоряжения губернатора, он не задумывается над их правомерностью. Книгоноша в рассказе «На Часовенной улице» имеет разрешение на торговлю книгами, однако это не удовлетворяет бюрократа надзирателя. «…Это для нас не годится, — говорит он, — У нас оно не действительно. Мало ли что оно выдано для всей России! Для всей России оно годится, а для нашей губернии нет… Вы должны были здесь испросить у него (губернатора. — И. В.) особое разрешение для его губернии. Вы не чем-нибудь торгуете… произ-ве-де-ни-я-ми пе-ча-ти!!!» (3, С. 204).
М. Михайлова в библиографической статье, посвященной Н. Никандрову, вскользь говорит о том, что толпа, масса — это герой Н. Никандрова. Манипулировать таким «героем» легко. Легко внушить толпе, что вода вперемежку с бензином полезна для здоровья (рассказ «Горячая»). Легко заставить толпу идти и ловить зеленых лягушек для экспорта, потому что этого требует партия (очерк «Зеленые лягушки»).
Название очерка «Зеленые лягушки» так же аллегорично, иносказательно, как и само произведение. В погоне за лягушками персонажи Н. Никандрова не думают ни о чем, кроме того, что нужно обязательно выполнить «промфинплан». Автор и не скрывает от читателя бесконечную глупость усердствующих тружеников. «Борясь за максимальную цифру вылова, соревнуясь звено со звеном, бригада с бригадой, колонна с колонной, — не считались ни с чем, ни с какими опасностями, ни с какими лишениями» (4, С. 481-482), — пишет Н. Никандров. Пробудившиеся «сильные праотцовские инстинкты» (4, С. 481) делают похожими на лягушек и самих охотников. А самим несчастным лягушкам автор отводит роль чрезвычайно умных и хитрых представителей животного царства. «Лягушки, — пишет Н. Никандров, — в борьбе за свою жизнь неожиданно проявили и силу, и ловкость, и, главное, необыкновенную рассудительность» (4, С. 481). Вот этого «главного» и не хватало работникам Андросовского хозяйства. Они словно утратили способность мыслить, рассуждать и бороться. Они делали то, что им навязывали, чего от них требовали вне зависимости от собственных желаний и потребностей. Они хотели того, чего хотела партия. А партия хотела от людей почти невозможного.
Нельзя не провести параллель с антиутопическими произведениями ХХ века, написанными современниками Н. Никандрова: с романом Е. Замятина «Мы» (1920), О. Хаксли «О дивный новый мир» (1932). Черты антиутопии присутствуют в некоторых произведениях Н. Никандрова, в том числе и в очерке «Зеленые лягушки». Новый мир честных тружеников, который, кирпичик за кирпичиком, пытается создать советская партийная система на страницах рассказов писателя, в трактовке автора и в глазах читателя меняет свою семантику на противоположную. Сам процесс построения светлого социалистического будущего грозит «братской» уравниловкой всех живущих, гибелью человеческой индивидуальности, превращением людей в бездушных роботов, исполняющих приказания без осмысления происходящего и представления о возможных последствиях своих действий. Таким образом, писатель подвергает сомнению саму идею построения такого идеального социума, как социалистическое общество. Картины действительности на страницах рассказов писателя в полной мере можно назвать типичными, даже если реальное изображение сменяется сатирической аллегорией.
Явление «массового психоза» наблюдается тогда, когда толпу с легкостью заставляют совершить убийство. Так, в рассказе «Все подробности» люди накидываются на ни в чем неповинного Вьюшкина. В его тело «вонзаются со всех сторон хватающие руки, стаскивают его с карниза, опрокидывают, рвут…» (5, С. 22). Совершенно очевидна опасность массе противоречить, и можно себя обезопасить, следуя примеру окружающих.
В массе стираются индивидуальные достижения отдельных людей и исчезает их своеобразие. На первый план выступает расовое бессознательное, сносится психическая надстройка, столь различно развитая у отдельных людей и обнажается и приводится в действие бессознательный фундамент, у всех одинаковый.
В рассказах «Катаклизма», «Все подробности», «На Часовенной улице» автор дает различные названия толпе: «масса», «кучка», а неуправляемость такой толпы метафорически обозначает существительным «море». Такое «море» непредсказуемо. Ничто у него не бывает преднамеренным. Если оно и страстно желает чего-нибудь, то всегда ненадолго, ведь оно не способно к постоянству воли. Оно не выносит отсрочки между желанием и осуществлением желаемого. Оно чувствует себя всемогущим, а у индивида в этом «море» исчезает понятие невозможного.
В рассказе «На Часовенной улице» уподобление людской массы морю происходит дважды. Сначала автор вместе с метафорой использует синекдоху («сплошное море черных картузов» (3, С. 185), а затем напрямую сравнивает народ с морем («народ, как море, размыкался перед воинственной фигурой околоточного и, как море, смыкался потом опять, собираясь в толпу» (3, С. 205)). В рассказе «Все подробности» люди в толпе «лезут друг через друга, карабкаются на памятник, как утопающие на торчащую из воды мачту корабля» (5, С. 22). Становясь свободной, неуправляемой стихией, люди сами себя губят, — вот о чем хочет сказать нам автор. Не знающая ни сомнений, ни неуверенности, масса немедленно доходит до крайности. Малейшее зерно антипатии превращается в дикую ненависть.
Что заставляет людей обретать такие качества, которыми они не обладали ранее? Совершать столь нехарактерные для самих себя поступки? Одной из причин является та, что в массе в силу одного только факта своего множества индивид испытывает чувство неодолимой мощи, позволяющее ему предаться первичным позывам, которые он, будучи одним, вынужден был обуздывать. Вторая причина — заражаемость. В толпе заразительно каждое действие, каждое чувство, и притом в такой сильной степени, что индивид очень легко жертвует своим личным интересом в пользу интереса общего. Такая заражаемость является прямым следствием внушаемости. Изображая такое явление, как «массовый психоз», Н. Никандров, на наш взгляд, затрагивает и проблему массового гипноза: влияния на умы людей с целью полного подчинения идеям социализма. «Нельзя оторваться, — говорит человек из толпы, — Голодный, с утра ничего не ел, а домой ни за что не пойду» (5, С. 27). Индивид, находящийся в продолжение некоторого времени в зоне активной массы, впадает вскоре в особое состояние, весьма близкое «зачарованности», овладевающей человеком под влиянием гипнотизера. Сознательная личность совершенно утеряна, воля и способность различения отсутствуют, все чувства и мысли ориентированы в направлении, указанном гипнотизером. В таком состоянии у человека возникает тенденция к безотлагательному осуществлению внушенных идей. Индивид больше не является самим собой, а превращается в безвольный автомат.
Доподлинно известно, что гипнозу поддаются либо люди с неустойчивой психикой, либо малоообразованные, несведущие. И писатель говорит о безграмотности и бескультурье людей, пришедших на митинг. «Нам все равно, что монархия, что республика! Лишь бы царь был хороший!» (5, С. 42), — восклицает кто-то в одной из образовавшихся «кучек».
Неоднократно рядом со словом «толпа», «масса» Н. Никандров ставит эпитет «черная» или глагол «чернела», подчеркивая тем самым, что эта общая, действующая заодно масса совершает нечто страшное, возможно даже непоправимое. И в рассказе «Катаклизма», и в рассказе «Все подробности» митингующая толпа стоит у памятника А.С. Пушкину. Словно насмехаясь над великим поэтом, у подножия памятника ораторы произносят свои нелепые речи, бравируя знанием новых, «хлестких и эффективных на вид слов»: «референдум», «анахронизм», «конфедерация». Даже сам памятник имеет у Н. Никандрова черную окраску («черный, как уголь, камень памятника» (5, С. 8), «чернильно-черный фон памятника» (5, С. 12), «черный отполированный гранит памятника, блещущий каким-то ровным, спокойным, намогильно-вечным блеском» (5, С. 21) — в рассказе «Все подробности»; «черный, как уголь памятник» (5, С. 25) — в рассказе «Катаклизма»).
Н. Никандров намеренно создает у читателя ощущение, что действие происходит на могиле, а многочисленные ораторы не говорят о грядущих изменениях в стране, а произносят эпитафии на смерть русской истории. Колоссальных размеров фигура Пушкина, величину которой автор постоянно подчеркивает («выше фонарных столбов, выше деревьев» (5, С. 25), символизирует собой огромное наследие всей русской жизни, включающее и знания, и нравственные идеалы и т. д., словом, все то, что пришла похоронить эта толпа. О лидерах различных политических партий, выступающих перед народом, писатель прямо говорит: «карлики по сравнению с поэтом» (5, С. 25). Однако масса не замечает ничего вокруг, она захвачена глубокой верой в идею, которую с невиданным фанатизмом проповедуют сменяющие друг друга ораторы-вожди. Для того чтобы масса успокоилась и внимала, не нужно быть умным и образованным. Важно обладать сильной импонирующей волей, которую переймет от оратора безвольная масса, это послушное стадо, которое не в силах жить без вождя-руководителя и инстинктивно жаждет подчинения.
Н. Никандров использует в рассказах «Катаклизма» и «Все подробности» такой художественный прием, как аллюзия, отсылая нас к стихотворению А. Пушкина «Поэт и толпа» (1828). В стихотворении поэт назвал толпу «чернью тупой». Лирический герой — поэт — так обращается к народу: «Молчи, бессмысленный народ, // Поденщик, раб нужды, забот!.. // Ты червь земли, не сын небес…». Интересно, что «чернь» не отрицает своих пороков: «Мы малодушны, мы коварны, // Бесстыдны, злы, неблагодарны; // Мы сердцем хладные скопцы, // Клеветники, рабы, глупцы; // Гнездятся клубом в нас пороки» (6, С. 427). Но если у А. Пушкина толпа, правда, не без колебаний, все же пожелала внять словам «божественного посланника», то у Н. Никандрова народ ловит буквально каждое нелепое слово ораторов, а каменному Пушкину ничего не остается делать, как стоять с «наклоненным вниз пристально-думающим лицом» (5, С. 25). Н. Никандров пишет: «Народ, пораженный неслыханной плавностью и, главное, безостановочностью речей ораторов, одинаково влюбленными глазами глядит на каждого…» (5, С. 25).
В названии сатирического рассказа «Бунт» прослеживается авторская ирония. Бунт, которого не было вовсе, но которого опасались все горожане, включая высокопоставленных чиновников, является главной причиной всех событий, развернувшихся накануне праздника и на праздник Первое мая.
Слово «бунт» имеет два лексических значения: «стихийное восстание, мятеж» и «любое, обычно массовое проявление недовольства, неповиновения, несогласия с кем-либо, чем-либо» (7, С. 103). Во втором значении (в котором, по всей вероятности, автор и употребил данное слово) слово «бунт» употребляется в разговорной речи. Составитель и главный редактор Большого Толкового словаря русского языка С. Кузнецов дает пояснение ко второму лексическому значению: «о робких попытках борьбы с бесправием» (7, С. 103). Таким образом, скрыто, завуалировано, но в привычной для себя сатирической манере, Н. Никандров сообщает читателю о трусости городских чиновников, испугавшихся любых, даже малейших проявлений народного недовольства и поспешивших пресечь эти попытки самым нелепым, самым трагикомичным образом.
Время действия рассказа «Бунт» — накануне праздника Первое мая. «Время стояло тревожное, ожидали Первое мая, по городу ходили разные слухи. Жители поднимались рано, еще до рассвета, сидели при лампах и смертельно жуткими голосами говорили про ужасы, которые ожидаются там, в столицах…» (8, С. 3), — так начинается рассказ. Автор одну за другой создает целый ряд гротесковых ситуаций, картин. Сначала вдова чиновника Чикина разнесла слух, что во всем городе не будет воды, и люди приняли это за чистую монету, поскольку все как один ожидали страшных происшествий в праздничный день. Затем городское общественное самоуправление, «чтобы спасти город и Россию, выпустило воззвание ко всем российским людям», которое «слезно молило жителей в эти тяжелые дни свято исполнить долг гражданина: по возможности не выходить из дому…» (7, С. 9-10).
Н. Никандров фантастически преувеличивает изображение российской действительности. К обычному событию — празднованию Первого мая — персонажи рассказа «Бунт» отнеслись как к Концу Света. Жители боялись погромов, начальники — забастовок, вызванных недовольством граждан. Гротесковой является в рассказе и ситуация приезда в город утром первого мая эскадрона драгун «для борьбы с бесчинствующими». «Через полчаса эскадрон, злой от голода и усталости, уже носился от одного водопровода к другому, от одной толпы к другой, бил встречных, задерживал непокорных», а «на другой день… начальник полиции расклеил по стенам домов извещение», гласившее, что «при столкновении бесчинствующей толпы с войсками утром первого мая, благодаря вовремя принятым мерам, особых несчастий с людьми не было...» (7, С. 15).
Сцена борьбы драгун с «бесчинствующими» полна трагикомизма, но больше в изображении этой сцены драматического. Налицо все противоречия жизни обывателей в период насаждения советской идеологии и следования всем указаниям социалистической системы. В результате приезда драгун трое стариков были убиты, но жители «радовались, благодарили начальство, в течение нескольких дней собирали подписи под хвалебным адресом полицмейстеру, городскому голове, командирам прибывших воинских частей» (7, С. 15).
Абсолютной гиперболизации достигает у Н. Никандрова изображение начальника полиции и раввина. Полицейский берет у последнего взятку — тысячу рублей — за то, чтобы помочь евреям, если вдруг их дома будут громить православные горожане. При этом начальник замечает: «И я прямо, по-русски, скажу вам: если первого мая в городе будет забастовка, я устрою еврейский погром», а после получения взятки говорит: «Я должен вас предупредить, господин Израильсон, что вы пришли ко мне просить только за беднейшую часть еврейского населения. Только за беднейшую! А богатые должны приходить ко мне отдельно. Посоветуйте им это…» (7, С. 12).
Подобную гиперболизацию характеров никандровских героев мы наблюдаем во многих рассказах. Писатель осмеивает социально-нравственные пороки людей: слепое следование идее, взяточничество, подхалимство, бескультурье и т. п. Сатира появляется там, где наблюдается несовпадение личности со своей ролью, где внутренняя данность индивида не соответствует внешней заданности. Герои Н. Никандрова теряют свою индивидуальность. Сатирическая личность становится у писателя сама собою в акте самоотрицания, потери целостности собственного «Я» и рождении нового местоимения «мы», которое заставляет никандровских героев страдать массовым психозом.
Слово «катаклизма» произносится в одноименном рассказе дважды: в начале и в конце действия, и оба раза это слово находится в одном ряду с другими словами, выкрикиваемыми ораторами. Не зная слова «катаклизм», как и, вероятно, его лексического значения, ораторы коверкают его, и именно в исковерканном, неправильном виде Н. Никандров выносит слово «катаклизма» в название рассказа. Анализируя смысл названия рассказа, можно сделать вывод о том, что к происходящему писатель относится, как к «внезапному перелому, разрушительному перевороту… в обществе», совершаемому, с его точки зрения, безграмотно, непродуманно, без просчета возможных последствий.
У Н. Никандрова была своя точка зрения на пути прихода России к светлому будущему, которые он видел в борьбе с паразитизмом человеческого существования, с нравственным уродством, с невежеством, с системой, уничтожающей творческое начало в человеке, убивающей его индивидуальность и превращающей его в безвольную марионетку, которую дергают за нитки власть имущие. Он умел «смотреть» и умел «видеть». Но тогда это ценилось менее всего. Поэтому до конца своих дней писатель испытывал на себе неблагосклонность судьбы. В конце двадцатых годов его обвинили в клевете на новый политический строй и он вынужден был замолчать на долгие десятилетия…

1. Василевский И. Новые всходы. «Береговой ветер», новая книга Н. Никандрова // Журнал журналов. — 1915. № 28.
2. Цит. по: Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные термины // Под. Ред. Л.В. Чернец. — М., 2000.
3. Никандров Н.Н. Весельчаки. Рассказы. 3-е изд. М., 1927.
4. Никандров Н.Н. Путь к женщине. Спб., 2004.
5. Никандров Н.Н. Все подробности. Рассказы // Собр. Соч. в 5 т. — Т. 2. — М., 1929.
6. Пушкин А.С. Золотой том. Собр. Соч. М., 1993.
7. Большой толковый словарь русского языка // Под. Ред. С.А. Кузнецова. Спб., 1998.
8. Никандров Н.Н. Бунт. М., 1918.