Свежий Номер

№ 5 (103), 2013

В конторе жилкомхоза, где работал мой отец, как и во всяком порядочном советском заведении, имелся «красный уголок». Обычно эта просторная комната с обклеенными плакатами и портретами вождей стенами, с бюстом Ильича из папье-маше в переднем углу, была под замком. Простые работяги вместе с детьми допускались сюда только раз в году на новогоднюю елку; в другие же праздники здесь устраивало «корпоратив» начальство. Из простолюдинов присутствовал один гармонист и то по совместительству — подхалим. Вдруг кому-то под водочку попеть и поплясать приспичит.
Однажды местный профсоюзный деятель раздобыл где-то бильярдный стол. Его, с набором шаров, установили посреди «красного уголка». Вот только катать шары по изумрудно-зеленой поверхности охотников из конторских клерков почему-то не нашлось. Так бы и простаивало без толку приобретение, кабы мы с дружками о нем не пронюхали. Все «свои»: один — сынок кассирши, другой — мастера; ключ мой папашка дал нам без проблем.
И принялись мы в каникулы каждый день киями шары гонять. Конечно, часто не попадали они куда надо, слетев со стола, с грохотом катились по полу под суровым ленинским взглядом, но ведь какое это развлечение для пацанов!
Не сразу мы заметили, что из-за приоткрытой двери за нами наблюдает пожилой инвалид, младший бухгалтер Власов. Он понял, что его «засекли», прокашлялся деловито и, плотно притворив за собой дверь, проковылял к нам, постукивая клюшкой. Его что-то явно мучило, но нам-то, малолеткам, состояние сие — похмелье — еще было неведомо.
Он остановился возле бюста Ильича, посмотрел заговорщицки на нас, приложил палец к губам.
— Мужики, вы меня не выдадите?
— Нет, конечно! А что?!!
Бухгалтер взял полый бюст за уши, отставил в сторонку, и под ним обнаружились початая бутылка водки, «хрущевский» стакан и надкушенный соленый огурец.
Эх! Бледные щеки страждущего порозовели, в хитрых глазах блаженство затеплилось. Ожил человек!
— Вот, клянитесь перед дедушкой! — он кивнул на водруженный на место бюст. — Вы же пионеры? Дайте честное слово!..
И дали.
Уж страны давно той нет, а так и не узнали наши родители о тайнике старого бухгалтера.
Свое место
Рассказывали: в прежние времена — то ли в войну, то ли еще до нее — встала на постой в нашем городке кавалерийская часть.
Тогда, как раз, пала у городского водовоза лошадь. Покручинился старик, потосковал по усопшей кляче, но потом махнул рукой и направился к конникам.
— Выручай, начальник, старого кавалериста! — пристал дед к командиру. — Беда прямо, хоть сам в бочку впрягайся! А у тебя тягловой силы — вон, сколь! Подсоби по-братски!
— Не имею права, дед! — развел руками командир. — У меня что конь, что конник — строго по списку личного состава. Не обессудь...
— Всяко клячонка-то нераженькая найдется, — и не подумал отставать дед. — Выручай, не жадничай!
Мало-помалу командира и старика стали обступать самые любопытные из кавалеристов. И чем пуще наседал со своей просьбишкой под сочувствующий щелкоток их языков  дед на командира, тем больше тот приосанивался. Дошло до того, что гаркнул, что есть мочи:
— Раз-зойдись!
И пошел было сам, но дед не прост, уцепил его за ремень портупеи. Теперь не ныл старик просительно, а понес на чем свет стоит:
— Ишь, ты! Раскукарекался! Где ты был, когда я контру всякую вот энтакой, как у тебя, шашкой крошил?! Небось, без порток еще бегал! Нету у тебя почтения к старому кавалеристу! Мне да — разойдись!
Хохот поднялся кругом несусветный, даже кони и те заржали. Командир с каменным выражением лица пытался стряхнуть с себя рассвирипевшего дедка, но куда там! Дед аж повис на ремнях командирской портупеи — ноги над землей болтаются.
Пришлось командиру сдаться:
— Ладно, дед, отдам тебе коня! Уважу, — он хитро сощурился. — Пошутил я, что все по списку. И лишние имеются. Выбирай сам, чтоб потом не обижаться!
Дед, верно, потерял голову от радости. Схватил под уздцы первого попавшего и — долой со двора!
Хвастовства у старика потом было!.. Конь сытый да гладкий вышагивает. Кавалерийский, боевой — одно слово! Дедок восседает на бочке с водой и головой вертит-крутит, того и гляди она, бедная, отвалится. Гордый старик стал: как же, пальцами аж все показывают — завидуют, значит!
Дни шли за днями. Народ в городке к дедову приобретению привык, перестал восхищаться: примелькалось.
Однажды вез дедов конь, как обычно, воду. Старик, раз теперь не обращали на него внимания, спокойненько подремывал на бочке, как в старые времена. И вдруг на окраине городка — там, где квартировались кавалеристы, пропела труба. Коняга запрядал ушами, тихо заржал…
Старик опомниться не успел, как понесся конь.
— Тпру-у! Тпру-у! — дедок и вожжи растерял, обнял бочку, как женку в молодые годы, из телеги лишь бы не вылететь. А телега за угол зацепилась. Тресь!.. Дед глаза зажмурил…
Заросли крапивы быстро привели старика в чувство. Огляделся он вокруг — сердце зашлось. Бочка на другой стороне улицы валяется, телега на бок перевернута и оглобель нет.
Постонал, поохал старик, поскреб пятерней поясницу, да и заковылял к кавалеристам.
А там — построение, не иначе в поход собрались. И дедов Карюха тоже в строю стоит. Оседланный, оглобельки тележные в сторонке валяются.
Вздохнул тягостно дед и побрел обратно к своей бочке. Сел на нее верхом, загрустил.
Мимо него по улице на «рысях» двинулся эскадрон…
Опять завздыхал дед, когда увидел дареного Карюху под молодым кавалеристом.
— Вон, даже лошади свое место знают! — размышлял вслух старик. — Чего бы уж и про людей говорить… Но только всегда ли это разумеем!
Дед сердито стукнул кулаком по бочке.
Откуда ни возьмись, подскакал к деду командир. Улыбнулся, вытянулся в седле, и — ладонь под козырек!
Дед тоже, не будь промах, приложил скрюченные пальцы к кепке. На душе у него отмякло: «Вот, чертенок, как меня объегорил за портки да кукуреканье! Не смотри, что молодой, а голова! — дед и вовсе развеселился. — Ей-богу, пошел бы с ним в разведку!»

У нашего фотокорреспондента газеты Сани Бака родные братья в «сыскарях» в убойном отделе работали, а Саня вот в фотографах в редакции «районки» прочно застрял. Но натура у него, как у братьев: дожимать «клиента» до последней капельки...
Едем в село на уборочную. Нужен механизатор-передовик, фото и интервью, как всегда, и в конторе уже подсказали, где такого найти.
Мужичок на нашу отмашку нехотя вылезает из кабины грузовика с полным кузовом только что намолоченного зерна, топчется на месте, не разумея, видимо, что нам от него надо.
Саня Бак, навострив фотоаппарат, ходит кругами возле мужика, пристально его разглядывая.
— Хорошо работаешь? — спрашивает его строго.
— Да как все! — пожимает плечами кандидат в передовики.
— Начальство не ругает? — продолжает Саня допрос.
— Бывает. Как же без этого? — хмыкает, уже насторожившись, мужичок.
И тут Саня замечает, что у кандидата в передовики производства пальцы изляпаны синевой «наколок», и торжествующе вопрошает, вытаращив на него глаза:
— Сидел?!
Мужик плюнул, запрыгнул в кабину и — газу!
Так без передовика мы в тот раз и остались.

Прихожанка, учительница из соседней школы, стоит на службе в храме сама не своя. Потом рассказывает, расстроенная:
— Я — классный руководитель у пятиклашек. У них — пора первых «чувств» друг к дружке, только вот выразить их не знают как.
Мальчишка дернул приглянувшуюся девчонку за косу, а та в ответ — его за рубаху. Рубашка — сверху до низу тресь по шву! Выразили чувства!
Вечером родительское собрание. И сразу проявилось социальное расслоение. Мальчик — сын банкира, а у девчонки мать — простая рабочая на молокозаводе. Банкир, сытый, холеный, уверенный в себе мужчинка, приносит злосчастную рубашонку и расправляет ее, располосованную, напоказ, на общее обозрение. «Вот, дескать, какие нравы царят в современной школе»!
Классная руководительница рада бы превратить все в шутку, но не тут-то было!
— Я хочу, чтобы виновные возместили мне убытки, а именно: испорченную рубашку заменили на точно такую же! — капризно надувает губы банкир.
— Давайте я вам деньгами заплачу! — поднимается с места худенькая, скромно одетая женщина.
— Я в деньгах не нуждаюсь! — сурово отрезает банкир. — Возместите мне в точности  утраченое!
— Да простил бы… Этакая для вас потеря! — пробурчал кто-то из родителей с задней парты.
— Не ваше дело! — резко обернулся в ту сторону банкир. — Для меня важна справедливость.
Купила женщина, мать-одиночка, на другой день банкирскому сыну такую же точно рубаху. Только носить ее парнишка не стал, наверное, из «солидарности» с той девчонкой — «зазнобой», которой дома от матери, без сомнения, основательно влетело.
Наши служители собирались у того банкира попросить денег на ремонт храма да передумали. Хотя… может быть, и дал бы.