Свежий Номер

№ 9 — 10 (35 — 36), 2007

Господи, была жива еще Ира Полянская! В ночь на 1 августа 2002 года я ночевала у нее в Москве. Рано утром смог киселем ходил по квартире. Ирочка за завтраком предложила: «Пригласи Таню Бек к нам! Я  отдам вам на целый день комнату — записывайте интервью». Я позвонила, пригласила и услышала в ответ:
— Нет, Нина, лучше вы приезжайте — мне легче работать дома, потому что так я чувствую себя свободно!
Это было как пароль и отзыв (для меня тоже главное всегда — свобода).
На автобусной остановке, внизу — возле самого тротуара — еще не было сизо, и я заметила мертвого сверчка. А я так люблю их ночные сонорные мелодии! В жаркие лета сверчки живут прямо в нашей пермской квартире и поют-поют…
Набоков бы поднял бедного сверчка, взял домой, подумала я. Но в это время подошел мой автобус. Через год умерла Ира, и я почему-то вспомнила того сверчка. Таня тогда помогла мне опубликовать мой мемуар об Ире в «Независимой»…
И вот не стало Тани. Ушли две мои певуньи.
А зачем мне жизнь заранее показала «эпиграф» в виде безмолвного сверчка, я поняла гораздо позже. Но об этом ниже.
Пока же сквозь сиреневый смог я еще еду на встречу с Татьяной Бек. Я никогда не видела ее ранее, но, конечно, знаю ее стихи. «Сжала губы полубантиком, полунищим узелком…» — эти строки всегда мне казались такими нужными!
Таня в точности выполнила все советы, услышанные по радио: расставила в комнате керамические сосуды с водой, чтоб смог не победил нас окончательно, и положила на стол марлевые повязки. Но мы про них так и забыли.
Несмотря на то, что в комнате было сизо, и портрет Тани работы Войновича казался принадлежащим Тернеру… мы взахлеб говорили и говорили.
Весь этот волшебный день записан у меня подробно (вечером я уехала в Пермь). Когда Танечка включила магнитофон, я достала свою записную книжку. Всегда все записываю. Она задавала совершенно необычные вопросы:
— Много ли в вас, нынешней, от той девочки, которой вы были в детстве?
— Вы — когда читаете — ищете в книге утешения или правды?
— Когда вы впервые почувствовали себя действительно зрелым человеком?
У нее на ходу возникали точные формулировки. Я сказала: меня как автора волнует, насколько человек меняется к лучшему, а его бездны — это мне совершенно уже не интересно. Таня уточнила: Вас не интересует эмпирика падения?
— Да, да, да!
Но тут же выяснилось, что ЭМПИРИКА ПАДЕНИЯ продолжает волновать меня… И еще как!
Так, я должна здесь сосредоточиться и подробно все передать! Господи, помоги!!!
Речь у нас зашла о мифологеме сокровища.
Я кратко анализировала: сокровище — от «сокрыть», значит, силу дает лишь то, что сокрыто, и Скупой рыцарь — не столько жадный, сколько в нем сильна мифологема сокровища, то есть деньги сейчас у нас вывозятся на Запад не только потому, что законы плохие, но и потому, что сильна мифологема сокровища.
И тут Танечка спросила:
— Секретики дети строят — в земле… это однокоренные слова: секрет и сокрыть?
Она ВСЕ ПРОВЕРЯЛА ДЕТСТВОМ! «Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него».
И далее — тот взволнованный разговор о буржуазности, который до сих пор стоит у меня в ушах… Как страсть к сокровищам — к деньгам, антиквариату — сочетается с тем, что художник пишет (фотографирует) одни трущобы. В чем тут дело? В том, что маргинальность продается хорошо? Или здесь имеем дело с неполным перерождением?
Таню очень волновало ПЕРЕРОЖДЕНИЕ некоторых знакомых!  Она печально сказала: ее родители бы смеялись над погоней за деньгами многих сейчас живущих писателей.                     
Затем она спросила про пермских диссидентов из моей «Любви в резиновых перчатках»:
— А вас потом не удивляло, что эти наши дивные мальчики часто становились компромиссными и буржуазными мужами?
— Нет, не удивляло и не изумляло. Иначе. Я об этом очень много думала. После революции всегда бывает перерождение. Революция пожирает своих детей или… выедает души (но без разрешения человека ничего с душой сделать нельзя). Тут напились недавно на вечере встречи, и один из прототипов этой повести говорит мне, что другой прототип его спросил: «Ну мы когда-нибудь эту суку повесим или нет?»
— Кого?
— Меня. Он, прототип постаревший, спрашивает: «Ты зачем нас так описала?» А я говорю: «Потому что меня это волнует до сих пор». (Моя подруга говорит, что надо было сказать: «Волнуешь ты меня, дорогой».) Очень некоторые испугались тогда, в 70-м. Суд. Излом судьбы. Но я с ними вместе не расклеивала тогда листовки против ввода войск в Чехословакию. Я не пережила этот ужас испуга. И не имею право их осуждать — имею право только волноваться, и вопрошать: что, почему, как? Ведь многие шли в диссидентское движение из амбиций, из соображений дружбы… Сложный процесс. А когда пришло время расплачиваться, не все были готовы.

Если сформулировать в общем, то Таню волновала ИГРА НА ПОНИЖЕНИЕ, которая идет в мире: засилье пошлости и массовой культуры. Я сказала:
— Но соревнования по поеданию крапивы — в мире капитализма — ЛУЧШЕ, чем гибель миллионов в лагерях при Советах.
— Да… просто одна знакомая звонит и часами уговаривает меня сменить прическу: мол, тогда студенты будут больше прислушиваться к моим словам! Знаете, я написала даже ей письмо! «Я же Вам не навязываю того, что меня волнует больше всего — размышления о рифме».
Так, в придаточном предложении, прозвучало, ЧТО волнует больше всего — рифма, поэзия, творчество. Но! Есть одно большое НО! Размышлениями о рифме не дает заняться та же ПОШЛОСТЬ, которая очень напориста, часами диктует, как сменить прическу.
Игра на понижение не дает играть на повышение!
Тут я вспомнила, что привезла Тане свои картины, и стала их доставать. Она же подарила мне свои книги и три пары прекрасной обуви («Прислали друзья, но размер не подошел»). Еще мы с нею пообедали — Танечка пожарила курицу.
— Я не мастерица готовить что-то особенное.
— А я и вовсе с бытом не справляюсь!
— О, Нина, дай Бог всем так не справляться!
— Таня, у меня бывают депрессии, и тогда я не стираю, но потом — правда — чищу желчный пузырь, и тоска отступает…

…Уже после смерти Тани, мне сказал один москвич:
— Советское время убивало тело, а сказано: бойтесь тех, кто душу может убить. Капитализм душу убивает…
— Нет! Не согласна!!! Советская власть душу растлевала ого-го как! Ведь когда расстреливали-пытали, кто это делал? Люди советские это делали — расстреливали-пытали!  Сколько душ полетело в тартарары!!!

…О том, что мертвую Танечку нашли, когда пузырек из-под таблеток был пуст, а на запястье у нее был надрез, мне позвонили из Израиля… Но точно там тоже не знали: сердце не выдержало травли или она перебрала дозу снотворного.

И я сразу вспомнила, как 1 августа 2002 года она проводила меня до метро и сказала:  «Нина, как хорошо мы провели день! А ведь я так вас боялась».
Таня еще вверху махала мне рукой, а я уже бросилась к Улицкой, чтобы сказать ей, как плакала, когда читала у нее про то, как в ванне героиня приходила в себя… А Люся поднималась мне навстречу в такой глубокой задумчивости, зачем я ей помешала! Затем, что Таня сказала: боялась меня! Меня!!! С ума сойти можно! Я-то думала, что уж меня бояться нельзя… Значит, я должна измениться, должна так себя вести, чтоб уж всем было ясно, что бояться меня не нужно.

Как трогательно Таня писала мне в электронных письмах: мужайтесь, правда на нашей стороне. И подписывалась: Бек с препятствиями. О, знала бы она, КАКОЕ препятствие встанет на ее жизненном пути!!!
Мы переписывались всего два с половиной года. Но поскольку электронная почта нынче дает возможность общаться мгновенно (иногда — три раза за день!), то и дружба по переписке может быть гораздо интенсивнее. На что в ХХ веке уходило десятилетие, в ХХI — свершается за год… У меня такое впечатление, что мы продружили всю жизнь.
Но уже не придут от нее посылки с журналами, книгами, какими-то красивыми ручками-карандашами.
Однажды вдруг Таня стала просить: «Нина, мне очень нужно, чтоб вы написали картину, где есть ворона». «Нина! Можно ворону зимнюю, можно ворону летнюю. Мне это важно, я потом объясню, в чем дело». Теперь никогда уже не объяснит! Ворон я, конечно, сразу ей послала с оказией (и зимнюю, и летнюю), а еще —  портрет Танечки с вороной на плече. Потом Таня опубликовала его в «Экслибрисе».
И вскоре — зимой — она поскользнулась — случился перелом ноги «имени Лужкова»  (так она написала), и я уже пожалела, что этих ворон согласилась написать… но поздно.
Вдруг Танечка написала про накатившую депрессию, а я… предложила свое коронное средство — ее сосватать. Таня сразу и категорически отказалась. «Замуж я не хочу, но еще не теряю надежды, что в моей жизни случится большая романтическая любовь, пусть даже и без ответа. Может, к цыгану». Я подумала: если шутит, то все обойдется…
Не обошлось.
Остались мне сапожки от Танечки, остались всем нам ее прекрасные стихи! Но никогда она не уже не будет «хорошей старухой», как собиралась! Ни-ког-да…

— Стихи Тани стали еще значительнее (Я).
— Смерть дописывает все стихи (Слава). (Вячеслав Букур — писатель, муж Нины Горлановой. — ред.).

Да, когда вместо партбилета стал доллар, как часто хочется перечитать эти Танечкины строки.

Таня мне недавно приснилась, но во сне она — мужчина рыцарского облика и берет уроки фехтования возле блочной пятиэтажки. И я во сне думаю: вот и хорошо, что можешь постоять за себя теперь, Танечка! (Надеюсь, что так.)

Отец Тани сказал однажды о непорядочном поступке знакомого: «Много не заработает, а некролог испортит». Таня некролог не испортила, но мы тоже должны кое-что сделать, чтоб свои некрологи не испортить.
Во-первых, нужно назвать все своими словами: Таня погибла «за вашу и нашу свободу» (как написала Наташа Горбаневская, выйдя в 68-м на Красную площадь — тогда она протестовала против ввода наших войск в Чехословакию).
Во-вторых, нужно хотя бы мемориальную доску открыть. И цветы туда носить.
Как писал Георгий Иванов: поэтами часто рождаются, но редко кто умрет поэтом… Ну вот — Таня умерла так, борясь за свободу… Но какая боль нам всем от этого!
 
По ТВ показали человека, который отбился от напавшей акулы. Она его схватила за локоть, а он стал другой рукой бить ее по морде. И акула отступила! Эта история меня глубоко поразила. Я ее рассказываю по телефону и рассылаю в письмах, призывая так же стойко бороться с проблемами. Только Тане Бек это уже поздно написать. Только куда-то вверх сообщаю:
— Таня, ты бы в морду… да кулаком!!!

Слышала по ТВ — Шостакович переворачивал подписной лист и подписывал… Как бы своего рода протест это был.
Но Таня, конечно, думала, что эти времена прошли, что можно честно свои мысли опубликовать.

16 января 2006 года. Сегодня по ТВ видела Таню в передаче о Рыбакове. Она там — сияющая! Танечка, как мне тебя не хватает!!!!

«Насколько хватит сил притворяться нормальным, столько и будешь», — сказала мне Таня в ответ на мои страхи сойти с ума (в юности мне сие нагадали по руке: линия жизни у меня якобы длиннее, чем линия ума).
Как же случилось, что сил у тебя не хватило?!

Очнулась: стою на оранжевом солнце (внуки на полу мелом рисовали)… Когда есть внуки, легче силы найти для спасения. А у нее не было. Ей труднее.
И тут слышу по ТВ: на Западе соревнуются в том, кто больше выплюнет мертвых сверчков.
Ага, мертвые сверчки, снова я встретилась с ними, что-то тут для меня важно… очень важно… что? А то, что мы-то не должны плеваться мертвыми!
Нина, раз у тебя есть силы, ты должна написать обо всем, что передумала про гибель Тани.
У Данте в последнем круге ада мучаются не насильники и не убийцы, а те, кто злом отплатили за добро. Неблагодарные. Не будем же ими! Упаси нас Господь!

Один московский редактор сказал мне:
— Вы, Нина, опоздали с этой темой. Год прошел со дня смерти Тани.
— А со дня смерти Пушкина еще больше лет прошло. Но мы все думаем об этом, пишем.
— Таня Бек — не Пушкин.
— Она наш Пушкин. Какие мы, таков и наш Пушкин.

18 февраля 2006 года я выезжала из Москвы в Пермь. У Ярославского вокзала курила высокая красивая женщина, похожая на Танечку. Но не она…
Но правда до сих пор на нашей стороне. А с нею легче дышать.

P.S.
Я была в Москве летом 2006 года. В писательской среде рассказали мне, что Таня любила одного писателя, а у них в это время случился разрыв, поэтому она была в таком стрессе, а не только из-за предательства друзей…