Свежий Номер

№ 1 (51), 2009

Тайфун накрыл меня неожиданно, прямо посередине Гиндзы, на углу Намики-дори. Я знал, что будет дождь, и запасся зонтиком, но его моментально вывернуло наизнанку и унесло куда-то в сторону. Небо было непривычно темным даже для осеннего токийского вечера — сквозь тучи не видно ни луны, ни звезд, зато неоновые рекламы казались особенно яркими. Редкие, но тяжелые и крупные капли показывали, что сейчас хлестанет. Не дожидаясь, когда хляби небесные разверзнутся окончательно, я пошел, точнее, полетел, туда, куда понес меня стремительно налетевший ветер.
Для прогулок время было явно неподходящее, и я толкнулся в первую попавшуюся дверь. Справа от нее, за большим полутемным окном виднелось какое-то заведение, вроде кафе или небольшого ресторана, полного людей. «Неужели нет мест», — подумал я с содроганием, потому что капли падали все чаще и превращались в струи, а ветер закручивал их вопреки всем законам физики.
Дверь была не на уровне фасада, а в неглубокой нише. На входе стоял пожилой кельнер в черной жилетке и белой рубашке с «бабочкой», который пропустил меня внутрь. В зале было многолюдно, но на удивление тихо; слышался лишь негромкий гул голосов и звяканье стаканов. Судя по костюмам официанток, картинкам на стенах, кружкам и бутылкам на столах, заведение оказалось немецкой пивной, причем не из дешевых. Пиво я люблю, прочее было все равно. Странно только, что я ее здесь раньше не видел.
— Извините, у нас сейчас очень много посетителей, — зашелестел на ухо кельнер. — Вам придется подождать, но у нас, к сожалению, нет специального места для ожидания...
— Я подожду где угодно, — устало кивнул я. На улице начался ливень, под которой меня бы не выгнала уже никакая сила.

— Эй, мистер, — окликнули меня по-английски, — Садитесь ко мне, если хотите. В этот мерзкий дождь никто отсюда не уйдет, и вы будете торчать там до скончания века.
С удивлением обернувшись на голос, я увидел за столиком на двоих рослого мужчину лет сорока пяти, в белой рубашке без галстука, с расстегнутым воротом и закатанными манжетами. Судя по раскрасневшемуся лицу, ему было жарко. Светло-серый пиджак небрежно переброшен через спинку соседнего стула.
— Идите, идите! — замахал он мне рукой, убирая пиджак другой. — Эй, кельнер, сумимасэн.
Я пошел к столику. Смущенный кельнер засеменил за мной, что-то тихо бормоча. Незнакомец протянул мне руку:
— Алекс Джонсон. Впрочем, друзья зовут меня Рихард.
— Стрешнев, можно просто Андрей.
— Эндрэй? Вы откуда?
— Из России...
— Из России? — Джонсон неожиданно расхохотался так, что сидящие за соседним столиком обернулись. — Прямо из России?! Классно! Я всегда хотел поехать в Россию, — пояснил он, заметив мое смущение, и добавил тоном знатока. — Если любите нефильтрованное пиво, берите «Шнайдервайс». «Шнайдервайс» иппон онэгаи-шимасу! — сказал он с сильным акцентом подбежавшей японке в псевдобаварском костюме, подняв для убедительности толстый указательный палец.
Девочка захлопала глазами и молча уставилась на него.
— «Шнайдервайс»! — повторил он громче.
Видимо, два иностранца за одним столиком показались ей перебором. Хотя пивная как бы немецкая... Я взял меню, быстро нашел нужную картинку и ткнул в нее пальцем.
— Сюнайдаавайсу? — пискнула девочка. Я закивал, а Джонсон, улыбнувшись прикрикнул. — Хаяку кудасай! Шнелле!
Последнее слово явно не было ни японским, ни английским. Я понял, что мой визави говорит по-английски с небольшим, но заметным акцентом. Очень похоже на моего приятеля-немца.

— Вы американец? — спросил я, дожидаясь пива.
Он неопределенно улыбнулся.
— Я гражданин мира. Журналист. Ловец новостей и охотник на крупную дичь. Родился на Ближнем Востоке, много ездил по Европе, жил в Америке, потом в Шанхае, а сейчас вот уже несколько лет в Токио. Пишу для немецких и американских газет. Так что сам уже забыл, кто я.
Девочка принесла высокую конусообразную бутылку с полупрозрачной жидкостью, перелила ее в высокий бокал тонкого стекла, а затем начала быстро крутить бутылку между ладоней. Я наблюдал за этим с нескрываемым удивлением, Джонсон — с улыбкой. Похоже, мой вид развеселил его. Покрутив секунд тридцать емкость, которая казалась мне совершенно пустой, девушка вылила в мой бокал пива еще на добрый глоток и с поклоном удалилась.
Мы чокнулись. «Шнайдервайс» оказался удивительно вкусным. Алекс, он же Рихард, допил свое пиво и требовательно поднял пустую кружку вверх. Девочка — уже другая — незаметно подбежала, ничего не спросив, забрала кружку и через минуту принесла полную. Похоже, он был постоянным посетителем, о желаниях которого не надо справляться дополнительно.
— Есть хотите? — спросил он меня. — Тогда закажите сосиски. Отличные сосиски, настоящие немецкие, нигде больше в Токио таких не найдете. Вообще в этом чертовом городе не найти нормальной европейской жратвы. С виду что надо, а попробуешь — черт знает что. А виски вы их пили? Это же керосин какой-то, а не виски!
Есть не хотелось. В отличие от немецкого пива, немецкую кухню я не люблю. Но услышанное меня удивило:
— Да помилуйте, в Токио больше ресторанов на душу населения, чем в любой точке мира. На любой вкус и любого качества. Французских и итальянских вообще море. Немецких тоже. Русских немало, и попадаются весьма неплохие.
Мой собеседник пожал плечами.
— Не зна-аю, — протянул он с сомнением в голосе. — На Адзабу, где я живу, ни черта нет. У меня там приличный дом, хотя в нем, как во всех этих проклятых японских домах сыро и холодно. Зато тихо и недорого. Только соседство странное — общага для копов и ваше русское посольство за огромным бетонным забором. Там, небось, одни шпионы, ха-ха-ха! Поэтому я почти каждый день торчу здесь. И девочки здесь хорошие, — добавил он, заговорщически подмигнув.

Я с удовольствием потягивал пиво, а Джонсон, или как там его на самом деле, уже опорожнил свою кружку и снова поднял ее над головой. Приглядевшись, я понял, что он изрядно набрался. Сидел один, скучал — наверно, ждал девицу или приятеля, а тот где-то застрял из-за тайфуна. Потому, наверно, и позвал меня.
Вдруг он вскочил как ужаленный и заорал на весь зал:
— Ужасно, я совсем забыл! Пить надо меньше, особенно их мерзкий виски! Мне же надо в «Империал» на встречу с депутатом. Прости, Эндрэй, я должен бежать, а то с удовольствием поболтал бы с тобой. Ты классный русский парень, и я хочу угостить тебя настоящим немецким пивом. Немецким, а не каким еще!
Я запротестовал, но он замахал рукой прямо перед моим носом. Алекс с трудом влезал в рукава собственного пиджака, когда кельнер с почтительным поклоном подал ему счет. Тот кивнул и что-то быстро сказал, показав на меня. Кельнер поклонился еще ниже и удалился. Выглядело все это совсем не по-японски. Видимо, я не смог сдержать недоумения, потому что ловец новостей заржал, хлопнув меня по плечу:
— Ты, наверно, подумал, что я сказал ему: «Этот парень за все заплатит», Да? Не бойся, у меня тут открытый счет, так что закажи себе еще, не стесняйся. Папа Рейнгольд любит таких, как я. Вон он там, в углу за стойкой, большой такой. Настоящий баварец, хоть и жил в Китае. Знаешь пиво «Циндао»? Говорят, он их научил. Так что заглядывай сюда, если захочешь со мной поболтать. Ну, пока!
Джонсон с силой сжал мне руку и крупными шагами направился к выходу. Крупная спортивная фигура, мускулистые руки и небрежно зачесанные назад упругие светлые волосы делали его приметным в Токио даже сейчас, когда в городе полно иностранцев. Наверно, девчонки заглядываются, а потом верещат: Каккои-и-ий!
Звякнул колокольчик на входной двери. Я посмотрел в большое окно, но в бушевавшем тайфуне уже не увидел своего собеседника, как будто он растворился, растаял в воздухе. «Бедолага, — подумал я, — как он под таким ливнем? Промокнет, не успев поймать такси. Зато, может, протрезвеет — перед рандеву с народным избранником».

— Можно к вам подсесть? — негромко, но четко прозвучало за моей спиной, пока я сидел, повернувшись к окну.
Прозвучало по-русски, поэтому я не сразу обернулся. Сколько раз в Токио я отчетливо слышал русскую речь — отдельные слова или короткие фразы — прислушивался, вертел головой по сторонам, но видел вокруг одних японцев. Это какая-то загадочная особенность гайдзинского слуха. Причем, как оказалось, не у меня одного.
— Можно к вам подсесть, — повторил голос за спиной еще раз, громче и настойчивее. Я резко обернулся, уразумев, что ко мне действительно обращаются по-русски. Передо мной стоял мужчина лет сорока в темном костюме, на котором чудесным образом не было ни единой капельки дождя. Сидел где-то в зале или оставил у портье мокрый плащ?
— Да-да, пожалуйста, — торопливо ответил я. — Извините, я засмотрелся в окно, задумался...
Незнакомец кивнул и, оглядевшись по сторонам, легким жестом подозвал официантку. Заказал пиво, а потом весьма бесцеремонно уставился на меня. Я попросил еще «Шнайдервайс» и тоже стал его разглядывать. Предыдущий собеседник был куда импозантнее. У этого бледное лицо, с острым носом и слегка оттопыренными ушами, бегающий взгляд. И весь он какой-то нервный, пиво пьет мелкими глотками и торопливо.
— Дождище какой сегодня, — прервал я неловкое молчание классической фразой «про погоду». — А вас он, я вижу, не замочил. Кстати, меня зовут Андрей.
— Станислав, — коротко бросил он, — Чем занимаетесь?

Официантка проделывала знакомый трюк с бутылкой «Шнайдервайса». Откровенничать с незнакомцем не хотелось, поэтому я тоже ответил коротко:
— Преподаю в университете.
Дальше разговор пошел в ритме квиза. Или допроса?
— Русский язык преподаете?
— Нет
— А что?
— Культурологию, — я перешел в наступление. — А вы чем занимаетесь?
— Журналист. Журнал «Новое пространство» знаете?
Я неопределенно кивнул, потому что уже много лет читаю русскую прессу только в Интернете. И с удивлением произнес:
— Тут что, пресс-клуб какой-то?
— Почему пресс-клуб? — настороженно спросил Станислав, и мускулы на бледном лице напряглись.
— Да вот только что перед вами на этом стуле сидел Алекс Джонсон, он же Рихард, американский журналист.
— Алекс Джонсон? Из какой газеты? Американец? Наверняка шпион.
— Почем мне знать, — улыбнулся я. — Я сюда забежал случайно, спасаясь от тайфуна, а вообще здесь первый раз. Милая пивная. Алекс сказал, что он все время тут бывает, потому что нигде больше в Токио нет настоящего немецкого пива.
— Я тоже здесь часто бываю, — задумчиво произнес мой собеседник. — Хорошее местечко, тихое. Если поговорить надо. Только дороговато.
Он не переставал вертеться, поэтому я спросил:
— Вы кого-нибудь ждете?

— Жду, — с непонятным для меня раздражением резко ответил Станислав. — Одного большого человека жду, а он, гад такой, не пришел. Как будто боится чего-то. Кстати, за вами тут часто следят?
— Следят? — переспросил я, не поняв вопроса. — Кто?
— Кто-кто?! — еще более раздражаясь, буркнул он — Местные. Просто прохода не дают бедному советскому журналисту.
— Помилуйте, — сказал я как можно мягче, — это вроде как все в прошлом.
А про себя подумал, что странные у меня сегодня соседи. Одному настоящей европейской еды в Токио не хватает, хотя ее завались. Другого топтуны одолели. Может, это я ничего не замечаю?
Допив одним глотком остатки пива, нервный соотечественник вскочил и, не прощаясь, чуть не вприпрыжку побежал к выходу. На ходу сказал что-то кельнеру и исчез. За свое пиво он не заплатил. Тоже открытый счет? Или мне придется?
Ветер за окном внезапно стих. Вслед за этим прекратился дождь, как будто кто-то просто перекрыл кран. Впрочем с тайфунами именно так и бывает. Тут я понял, что две бутылки нефильтрованного пива без закуски после рабочего дня — это много. В голове зашумело, поклонило в сон. Я встал, потянулся и направился к кассе, за которой сидела пожилая японка в черном. Перед ней лежали заполненные счета и... счеты. Настоящий японский соробан.

— Счет, пожалуйста, — устало произнес я и полез за кошельком.
Японка улыбнулась:
— Джонсон-сан вас угощает, так что все в порядке. Спасибо.
— А этот господин, что сидел за моим столиком? — сказал я неуверенно.
— Он ваш гость, а вы гость Джонсон-сана. Спасибо, что сегодня пришли к нам. Заходите еще.
Я вышел на улицу и направился в сторону станции Симбаси. Было тихо, как обычно после тайфуна. Застигнутые им люди только-только начали вылезать из кафе и баров. Кругом лужи, тут и там валяются поваленные ветром стойки с рекламой заведений, которые официанты не успели вовремя убрать.
Пройдя больше полпути — благо недалеко — я подумал, что зря не запомнил название этого милого заведения. Да и с Джонсоном было бы неплохо как-нибудь еще поболтать. Я повернул назад...
...Но пивной не нашел. Это стало ясно, когда я вышел на ярко освещенную и уже оживленную Харуми-дори. Ничего себе немецкое «мутное» — последние мозги отшибает! Обратно пошел помедленнее, внимательно глядя по сторонам. Ведь где-то рядом... Вот здесь. Точно, ошибки быть не может.
Я стою перед заброшенным пятиэтажным домом. Большое темное, давно не мытое окно. Ниша, в глубине которой видна входная дверь, забрана решеткой; на ней висячий замок. На двери белеет какая-то бумажка, но написанного не разобрать из-за темноты. Никакой вывески, только следы от пяти сбитых или отвинченных букв, некогда украшавших фасад...