Свежий Номер

№ 10 (84), 2011

Вы знаете, что Вселенная расширяется со все нарастающий ускорением? Нет? И слава Богу. А то я совсем измучался. Как подумаю, что она станет совсем пустой и непомерно огромной через некоторое время, всякое настроение пропадает.
Из чувства протеста я решил сопротивляться. И вместе с несколькими единомышленниками основал «Движение против расширения Вселенной». Сокращенно — ДПРВ. Если вы думаете, что у меня не в порядке с мозгами, то зря. Мы — жители этой Вселенной и вправе требовать нормальных условий для проживания. А разве можно считать нормальными условия, когда в какой-то момент все распадется на отдельные атомы, а те — на элементарные частицы, одиноко блуждающие в абсолютно пустом пространстве?
Казалось бы, все ясно — ужасная перспектива. И достойная цель для общественной организации, пусть даже локальной. Но в московской регистрационной палате нас допрашивали с пристрастием: как собираетесь решать поставленные задачи? Какие политические цели ставит организация? «Как собираемся решать? Протестовать, — отвечал я. — Высказывать несогласие. А цели? Какие у нас могут быть политические цели? Нас политика не интересует». Это их устроило. Правда, потом выявились проблемы с уставом, которые никак не удавалось устранить, и нам пришлось заплатить каким-то прощелыгам, чтобы все закончилось нормально.
Получив официальный статус, наше движение начало действовать. Мы провели первый митинг на Пушкинской площади. Разрешенный. Несколько человек держали большой транспарант «Нет нарастающему расширению Вселенной!». Я выступил с напористой речью. Требовал прекратить безмерно разгонять Вселенную, готовить уничтожение нашего большого общего дома, лишать людей надежды на будущее. Народу собралось немного, человек пятьдесят, включая зевак, заинтригованных мероприятием. Но главное — начало было положено.
Один успешный предприниматель, мой знакомый, тоже настроенный спасти Вселенную, вступил в нашу организацию и стал помогать нам финансами. Так что мы смогли развернуть нашу деятельность: начали выпускать газету, листовки, буклеты, стикеры — все, что должна иметь уважающая себя общественная организация. Регулярными стали собрания сторонников. Число наших членов быстро увеличивалось. Так что на следующий митинг через полгода мы собрали более тысячи участников. Нас впервые сняло телевидение. О нас заговорили.
К одним слава приходит заслуженно, к другим — незаслуженно. И тех, вторых, гораздо больше. Такое сейчас время. Стоит какой-то смазливой девице, имеющей известного папу, засветиться на телевидении, как она уже становится популярной на всю страну, и все хотят покопаться в ее грязном белье. К нам слава пришла как результат неустанных трудов.
Наши единомышленники появились в разных частях России. Они жаждали присоединиться к нам. Так что вскоре мы создали общероссийскую общественную организацию. На учредительный съезд заявилось пятнадцать телевизионных групп, включая зарубежные. Фрагменты моего выступления передали по многих каналам. Главным образом, ту его часть, где я заявил: «Мы против расширения Вселенной с нарастающим ускорением! И приложим все силы, чтобы воспрепятствовать этому». И ту часть, где я, отвечая на ехидный вопрос немолодой, но красивой журналистки: «Вы всерьез думаете, что можете повлиять на Вселенную?», уверенно провозглашаю: «Надо ставить перед собой большие цели.»
Нам не стали совать палки в колеса, в отличие от множества других организаций. Зарегистрировали сходу. Мы устроили пресс-конференцию, которая не осталась без внимания телевизионщиков. И вновь фрагменты моего выступления показали по многим телеканалам. Я превращался в телевизионного человека. Это важно в наш век. Тот, кто есть в телевизоре, тот существует. Про него знают, им интересуются. А тот, кого нет в телевизоре, будто и не живет. И никому нет дела до того, что он, быть может, сочиняет гениальные романы или стихи, пишет удивительные картины или прекрасную музыку. Для страны он и его творения не существуют.
Есть, конечно, удача. Но она для избранных. Для тех, кем двигает высшее проведение, награждая не только талантом, но и умением продать себя, стать центром внимания всей страны. И даря счастливые повороты судьбы, которые помогают этому.
Вне всякого сомнения, высшее проведение двигало мною, когда я создавал ДПРВ. Сразу после того, как мы получили регистрационное свидетельство, сайты и газеты опубликовали интервью гениального Математика, прежде не общавшегося с журналистами. Он рассказал много занятного, но самое важное — объяснил, почему отказался от миллиона, полагавшегося ему за его открытие в качестве приза. «Я могу управлять Вселенной, — сказал он. — А вы хотите, чтобы я бегал за миллионом?» Да, сделанное им открытие давало возможность понять устройство Вселенной и то, как управлять ею.
Я сразу понял, что Математик создан для нашего движения. А может быть и наоборот — мы создали свое движение потому, что оно было необходимо Математику. Я не сомневался в одном: ДПРВ и Математик необходимы друг другу. И должны быть вместе. Я немедленно выехал в Санкт-Петербург.
Мне пришлось долго ловить его. Он редко выходил из дома и старался ни с кем не общаться. Наконец, я подстерег его.
— Простите, мне надо поговорить с вами, — выпалил я.
Он шарахнулся от меня как от привидения. Я не стал преследовать его. Понимал — нельзя его злить. Я ждал его возвращения. И дождался. Минут через сорок. Он шел с пакетом в руке. Наверно, ходил в магазин за продуктами.
Я решил сказать ему самое главное. И как только он приблизился, четко выговорил:
— Мы против ускоряющегося расширения Вселенной.
Он глянул на меня с удивлением. Пошел медленнее, обдумывая мои слова, опять перевел на меня взгляд.
— Кто против?
— Мы — «Движение против расширения Вселенной», — гордо пояснил я.
Обдумав мои слова, он мягко поинтересовался:
— И что вы предлагаете?
— Остановить ускоряющееся расширение Вселенной.
Его взгляд вновь стал удивленным.
— Каким образом?
— С вашей помощью.
Тут он остановился. Он сумрачно молчал, и я не мог понять, о чем он думает? Было в его взгляде что-то мучительное, вязкое. Потом он выдохнул:
— Согласен.
Так началась новая жизнь нашего движения. И моя — тоже. Математик, бывший долгое время затворником, уступил моим долгим уговорам и принял участие в пресс-конференции, посвященной его приходу в движение. Такого столпотворения телекамер и пишущих журналистов я никогда не видел. Множество алчущих глаз смотрело на меня и сидящего рядом Математика.
Сначала я сделал заявление, сообщив о том, что Математик вошел в движение и занял по праву принадлежащее ему место главного идеолога. Потом предоставил слово ему. Но он не стал говорить. Сидел с хмурым лицом и смотрел перед собой. Я не растерялся, предложил задавать вопросы. Взметнулось множество рук. Каждый из тех, кто находились перед нами, хотел обратиться с вопросом. Я выбрал молоденькую очень симпатичную девушку, темноглазую, быструю. Увидев, что я указываю на нее, она тут же вскочила и, представившись, выпалила:
— Как вы собираетесь влиять на Вселенную?
Она смотрела на Математика, и ясно было, что вопрос адресован ему. Он продолжал молчать, и я подумал, что отдуваться надо мне. И тут прозвучал его недовольный, но уверенный голос:
— Вселенная, как любой объект, описывается математически. И это дает возможность выявить факторы, которые определяют развитие процесса.
Девушка вскинулась:
— Но это же не влиять, это описать!
— Если умеете описать, то можно влиять, — спокойно возразил Математик.
— Но люди так малы по отношению к Вселенной!
— Люди — устройства по переводу неопределенности в определенность.
— Что вы имеете в виду? — Сколь ошарашенным было ее лицо.
— В процессе жизни постоянно происходит выбор из многих возможных вариантов одного, который и воплощается, — все тем же ровным голосом пояснил он.
В то время, как часть зала с явным интересом следила за их диалогом, другая часть сгорала от нетерпения задать собственный вопрос. Именно они заполнили пространство слабым гулом, складывающимся из реплик: «Сколько можно? Другие тоже хотят. Дайте другим возможность…»
Я сделал знак плечистому атлету с ухоженным лицом. Он был одет в элегантный светлый костюм. Атлет не заставил себя ждать:
— И все-таки, почему вы отказались от миллиона долларов?
Математик поморщился и сделал рукой движение, отрицающее ответ.
Затем настала очередь пожилого мужчины, седого, с короткой стрижкой и аккуратной бородкой.
— Как вы относитесь к женщинам? — начал он. — Были ли вы женаты? Есть у вас в настоящее время подруга?
Математик повторил движение рукой, означающее отказ отвечать. А я предоставил слово женщине средних лет, одетой неброско. Она очень волновалась, задавая свой вопрос:
— Признайтесь, какая ваша любимая еда?
Больше Математик не смог вытерпеть — резко встал, проговорил негромко, скорее для себя: «Как вы все глупы» и направился к выходу.
В одно мгновение в зале все смешалось. Часть корреспондентов кинулась за Математиком, другая начала складывать свое оборудование. Я не стал объявлять о завершении пресс-конференции — меня уже никто не слушал.
Я нагнал Математика у выхода из здания.
— Да, они очень глупы, — суетливо сказал я. — Живут на обочине жизни. Проблема в том, что без них не сообщить обществу о каких-то важных вещах. Например, о том, как остановить нарастающее расширение Вселенной.
Математик не ответил мне. Молча мы сели в мою машину, которая привезла нас на пресс-конференцию. Молча доехали до его дома.
— Вы на них не сердитесь, — попросил я, когда он собрался выходить.
— Я не сержусь, — пробормотал он. — У меня на это нет времени.
Вечером в гостинице я с удовольствием смотрел по разным каналам нашу пресс-конференцию. Получилось прекрасно: мы с Математиком, вопросы первой журналистки, его ответы, новые вопросы, нежелание Математика отвечать и, наконец, его уход, сопровождаемый фразой: «Как вы все глупы». Получилось захватывающе, динамично. И неминуемо привлекло внимание к нашему движению. В этом я не сомневался. О большем пиаре трудно было мечтать.
Через неделю мы подвели итоги — еще около трех тысяч вступило в наше движение. Можно было только радоваться, что я и делал.
Выбранный жанр требовал постоянного развития. Через месяц я приехал в Питер, позвонил Математику, попросил разрешения придти к нему.
— Зачем? — спросил он.
— Хочу посоветоваться с вами.
После задумчивой паузы раздалось:
— Приходите.
Вскоре я оказался у него дома. Жил он скромно. Коридор был заставлен полками с книгами, как и комната, куда он меня привел. Я был посажен на старенький диван. Хозяин расположился напротив на потертом венском стуле. Взгляд его, устремленный на меня, был суров.
— О чем вы хотите посоветоваться?
Я постарался изобразить нечто жизнеутверждающее на лице.
— Понимаете, необходим материал, разъясняющий, как можно остановить ускоряющееся расширение Вселенной.
— Это совсем несложно. — Математик резко поднялся, подошел к столу, порылся, взял потрепанную толстую тетрадь, раскрыл, поискал нужную страницу, протянул тетрадь мне. — Отсюда и до конца. Читайте.
Я увидел сплошные формулы, сложные, непонятные. Мне они ничего не говорили. Но я продолжал смотреть на них, словно это могло что-то изменить. Мне стыдно было признаться, что я ничего не понимаю.
Наконец, я нашел, как выкрутиться.
— Боюсь, что я не смогу адекватно объяснить это широкой публике, — промямлил я. — Люди… не знают математики. Как им объяснить открытие… попонятнее?
Он посмотрел на меня вопрошающе и в то же время с сомнением.
— Вы хотите, чтобы я им объяснял то, что они не могут понять сами?
— Но почему бы не объяснить им?
Хмуро помолчав, он выговорил:
— На это нет времени.
— Времени мало, — тут же согласился я. — Но люди… они могут прожить жизнь, так и не узнав.
Эти слова подействовали. Немного поразмышляв, Математик открыл рот и уверенно начал:
— Для решения искомой задачи возьмем…
— Не сейчас! — вскричал я. — Не сейчас. Надо под камеру. Чтобы увидели многие. И услышали.
— Хорошо, — смиренно выдохнул он.
Съемки удалось организовать через два дня. И не в тесной комнате, а в одной из аудиторий санкт-петербургского университета. На большой доске мы воспроизвели все формулы из тетрадки. И Математик сразу смог приступить к своему рассказу. Вид у него был хмурый, недовольный, когда он вновь произнес:
— Для решения искомой задачи возьмем…
— Какой задачи? — вставил я.
Он поморщился, помолчал несколько мгновений и произнес заново:
— Для решения задачи управления Вселенной возьмем следующие начальные данные…
Потом он увлекся, и голос зазвучал бодро. Когда я слушал его, мне было все понятно. Я сам удивлялся этому. Сложные формулы не являлись преградой. Но едва он закончил, я осознал, что не смогу воспроизвести услышанное даже в малой части. Я понял Математика неведомым мне чувством, которое невозможно было объяснить, но которое позволяло убедиться в его правоте. И еще одно: я уже не сомневался, что мы создали свое движение по той причине, что оно было необходимо Математику.
Благодаря той съемке получился чудесный фильм. Его показали по «Культуре» в хорошее время. А еще мы разослали его на дисках по всем нашим отделениям. И он сотворил чудо — наша численность за короткий период приблизилась к ста тысячам. Люди хотели вместе с нами остановить нарастающее разлетание Вселенной. Люди желали уверенности в будущем, пусть и очень далеком. В конце концов, кому охота, чтобы эта уютная Вселенная через миллиарды лет разлетелась на отдельные атомы? Просто одни готовы сказать «нет» этому, а другие стараются не думать об ужасной перспективе. Второе, воистину, страусиная тактика.

Известно три типа женщин: декоративные, тягловые и неопределившиеся. Последние — те, кто еще не стали декоративными или тягловыми. То есть, это временное состояние. Моя первая жена была декоративной женщиной. Дело даже не в том, что мужчины оглядывались на нее, когда мы проходили мимо. Дело в том, что я был вынужден жить ради нее: зарабатывать деньги, чтобы она могла покупать наряды и украшения, проводить с ней все свободное время. Ее занимали только собственные проблемы. А самым ужасным для нее было плохо выглядеть на фоне другой декоративной женщины. Через какое-то время это надоело мне. Мы расстались без каких-либо проблем, словно попутчики в поезде, доехавшем до нужной станции — попрощались и пошли каждый в свою сторону.
Вторая моя жена оказалась тягловой. Главным для нее было благополучие семьи — меня, детей, которых я, разумеется, завел при такой заботливой жене. При этом она не забывала следить за собой. Так что я ничуть не жалел, что женился во второй раз. Наоборот, я считал это своей удачей.
Она занималась литературными переводами. И большей частью работала дома. Переводила с английского и французского художественную литературу. В советскую пору это была настоящая проза — лучшее, что писалось на английском и французском языках. Потом коммунистическая власть рухнула, наступили новые времена, и моей жене пришлось взяться за переводы эротических романов. Она плевалась, называла всю эту порнуху гадостью, мерзостью невообразимой, но переводила — надо было зарабатывать на жизнь. Потом наступил новый век, и даже новое тысячелетие. Появился спрос на любовные романы. Тоже не лучшая литература, но по крайней мере без непотребства. Так что с литературой дело обстояло не очень. Единственное, что утешало меня — наличие компьютера. Потому что в советские времена, когда моя жена работала, я постоянно слышал шум пишущей машинки из соседней комнаты. Но с середины девяностых у нас дома появился компьютер, пропала нужда сильно стучать по клавишам, и я уже не мог определить по звуку, занята ли она своим привычным делом или нет?
Впрочем, тратить время впустую она не любила: если не была занята очередным переводом, непременно делала что-нибудь по домашнему хозяйству. Это всегда радовало меня. Кроме того, была умна.
Многие не любят умных женщин. А напрасно. Ибо правило такое: не хочешь проблем с детьми, женись на умной женщине. Разумеется, можно понять тех, кто выбирает дур — не слишком приятно все время чувствовать себя глупее жены. Оно, конечно, так. Но куда хуже мучиться с никчемными детьми, выслушивать бесконечные жалобы учителей и соседей, спасать недорослей от милиции, ставшей в одночасье полицией, от тюрьмы, от армии, от кредиторов. Да мало ли проблем порождают глупые дети. Нет, уж лучше умная жена, пусть даже более умная, чем ты. И нормальные дети. Спокойная жизнь дорогого стоит.
Моя жена — симпатичная женщина. Мне этого хватает. А мой друг, довольно крупный предприниматель — мы вместе учились в «Бауманке», Высшем техническом училище, которое теперь называется университетом — женился на красавице. Вдобавок актрисе, дочери известного писателя и режиссера. Какое-то время я немного завидовал ему. Не писателю, а другу, разумеется. Сногсшибательная женщина. Известная всей стране. И даже когда я понял, что она — порядочная дура, все еще завидовал. Самую малость. А вот когда они вконец разругались, и она спрятала от него детей, настала его пора завидовать мне. Он так прямо и говорил: «Завидую тебе.» Это когда моя жена поставила на стол закуску и пошла дальше заниматься своими переводами. Что я мог ему сказать? «Не надо было жениться на дуре?» Не хотелось его обижать. Я промолчал.
И зря. Потому что через год он повторил ошибку. Женился на еще одной красавице и очередной дуре. Она работала на телевидении. На этот раз я не завидовал ему. Я знал, чем все кончится. И ошибся на полгода. Они расплевались и разошлись еще раньше, чем я предполагал. К счастью, на этот раз детей он не завел. А с той, первой, он даже судился, чтобы его совсем не разлучали с детьми. Да только мало чего добился. Наверно, ей помогла известность, коли суд встал на ее сторону. Или она смогла дать судье больше.
Так вот моя жена, которую я очень любил, которая была моей опорой, скептически относилась к моим усилиям в отношении Вселенной. Это было то немногое, в чем мы расходились.
Можно, разумеется, жить, не думая о Вселенной, о ее будущем. Так поступает практически все население Земли: ходит на работу, чтобы получать зарплату, вечером выпивает или ругается с женой. Смотрит скучающим взглядом телевизор. И никаких мыслей о Солнечной системе или нашей Галактике, а уж тем более о Вселенной. Будто их и нет. Но от этого проблемы не исчезнут. И прежде всего самая главная из них — страшное будущее нашего Большого дома.
Я представлял себе Вселенную такой, какой она должна была стать, — огромной, пустой, бесполезной, лишенной галактик, звезд и даже света, — и мне становилось муторно, зябко на душе. Все мое естество протестовало против этого. И я старался действовать: нашел единомышленников, вместе с ними основал «Движение против расширения Вселенной», уговорил Математика примкнуть к нам. А Математик знал, как управлять Вселенной. И теперь нашей задачей было помочь ему.
— Что мы должны делать? — спрашивал я его во время наших не слишком частых встреч. — Вы можете рассчитывать на всех членов движения. Мы готовы делать то, что вы скажете.
— От вас не требуется никаких усилий, — уверял меня Математик.
Проходило некоторое время, и вновь я задавал ему вопрос:
— Скажите, что мы должны делать?
И вновь слышал:
— От вас никаких усилий не требуется.
Так продолжалось несколько раз. И настал день, когда я сказал ему:
— Вы знаете, как управлять Вселенной. Но когда вы это осуществите? Когда будет результат?
Математик посмотрел на меня с искренним удивлением.
— Это и есть результат. — И добавил, видя, что я по-прежнему не понимаю. — Найти решение — это результат.
Я все понял. Он был математик. Он жил в особом мире. Там, где абстракции обретают реальность. Но его мир был далек от нашего, в котором абстракции оставались всего лишь абстракциями. И даже сотни тысяч членов движения не могли помочь им стать реальностью.
Видя мое великое огорчение, Математик озадаченно спросил:
— Что вас не устраивает?
— Я надеялся, что мы с вашим участием на самом деле остановим ускоряющееся разлетание Вселенной. Теперь я понял, что это были необоснованные надежды… — Мне хотелось объяснить ему, что я чувствую, что движет мной. — Поймите, это очень серьезно… Когда я думаю о Вселенной в далеком будущем, огромной, пустой, бесполезной, лишенной даже света, меня просто переворачивает. Мое естество протестует против такого будущего. Вот почему я… стараюсь действовать.
— Неужели вам не все равно, что будет через миллиарды лет? В вашем случае это практически бесконечность.
— Не все равно. — Мой голос переполняла решимость.
Сомнение, светившееся в его взгляде, сохранилось.
Я не имел претензий к Математику. Он — гений, это вне всякого сомнения. Он видит мир иначе. Ему позволено пренебрегать тем, что важно для всех остальных. Но я не мог, я не имел права сказать правду членам нашего движения. Ибо это полностью лишало смысла наше существование. Это безжалостно разрушало нас. И тогда я решил: надо погрузить членов движения в кипучую текущую деятельность, надо проводить как можно больше мероприятий. Разных. Пусть верующие проводят специальные молебны, а неверующие — свои манифестации, конференции, сходы. И все вместе — массовые митинги, демонстрации, пикеты. Чем больше их будет, тем лучше для нас. Поскольку лишь делом реально преодолеть губительные сомнения и избежать разочарования.
Я начал с того, что подготовил подробные рекомендации по резкой активизации деятельности на местах, обосновывая это необходимостью поддержки целенаправленных усилий Математика, направленных на решение главной проблемы. Рекомендации разошлись по всей стране, и вскоре стала поступать информация о мероприятиях, проходивших в разных ее уголках. Их число неуклонно нарастало, и вскоре стало казаться, что вся большая страна протестует против нарастающего расширения Вселенной и тех последствий, которые оно влекло за собой.
Через несколько месяцев, увлеченные нашим неистовым стремлением, к нам присоединились многие жители ближнего зарубежья. А чуть позже в нашу бурную деятельность вовлеклись и более далекие страны. Самую массовую организацию мы заимели в Соединенных Штатах. В конце года мне пришлось лететь туда на Всеамериканский съезд противников ускоряющегося разлетания Вселенной, который состоялся в Лос-Анджелесе. Математик отказался от участия в подобном мероприятии, я объяснил это его чрезвычайной занятостью и передал участникам от него привет и пожелания успешной работы. Зал неистово рукоплескал. Мое выступление также вызвало бурную реакцию одобрения. Стало модным спасать Вселенную. Девиз съезда был «Save the Universe». И у каждого из пяти тысяч участников на лацкане пиджака или блузки был прикреплен соответствующий значок. (Признаться, я до этого не додумался.)
Потом меня приглашали на разные телепередачи, брали у меня интервью. За короткий срок я стал весьма популярен в Америке. Меня узнавали на улице, просили дать автограф, сфотографироваться со мной. С удовольствием остался бы в США. Но кто бы тогда делал в России то, что делал я?
Вскоре после возвращения пришлось нанять двух помощниц — я уже не справлялся с объемом работы, которая теперь охватывала весь мир. Моя жена, прежде скептически смотревшая на мои занятия, стала помогать мне. Причем без всяких слов. Перевела одно письмо, потом другое, третье. Признаться, я тоже не напоминал ей прежние насмешливые высказывания. Я был рад, что она со мной. Тем более, что писал я по-английски гораздо хуже, чем говорил, а французского совсем не знал.
Через полгода мы провели всемирный съезд противников ускоряющегося расширения Вселенной. Мы устроили его в Москве, в России, где возникло наше движение. Кремлевский дворец съездов был забит делегатами со всего света, журналистам не хватило мест — их размещали в проходах. Главным решением нашего форума было продолжать акции протеста в любых возможных формах.
Я сидел в президиуме на сцене, а рядом со мной — руководители национальных отделений из самых крупных стран: США, Китая, Индии, Германия, Франция... Математик отказался от участия, но к этому давно привыкли, его отсутствие не вызывало вопросов. Он продолжал существовать на отдалении.
Все телевизионные каналы мира давали информацию о нашем съезде. Был ли я рад? Несомненно. Я выполнил поставленную перед собой задачу. Всемирное движение существовало и действовало. Большего трудно было желать. Да я и не знал, что делать дальше. На что еще направить свою энергию.
Некоторое время все продолжалось по-старому: акции протеста, митинги, пикеты. А дальше случилось вот что: мы добились своего!
Да, Вселенная прекратила свое ускоряющееся расширение. Данный научный факт установили астрономы. Они долго не могли поверить, но это было так. Проведенные другими астрономами независимые исследования подтвердили радостный результат. Теперь Вселенная расширялась с замедлением, и было ясно, что она не разлетится в бесконечность через какое-то время. У нас получилось. Математик был уверен, что сработали его формулы. Но я думаю, что все дело в нас, а не в формулах. Похоже, эта Вселенная создана для людей, и их воля может играть важную роль в ее процессах. Наша воля.
За далекое будущее нашего Большого дома теперь можно было не беспокоиться. Это радовало. И в то же время легкая тревога наполняла меня. Я не знал, чем теперь заняться.
Мои заслуги, равно как и Математика, были отмечены. В России мы получили по ордену «За заслуги перед Отечеством» первой степени. А еще нам дали Нобелевскую премию мира. Потому что ни математика, ни организационная деятельность не имеют своих номинаций. Ну и, наверно, потому, что мы все-таки способствовали спасению мира, если иметь в виду Большой мир, то есть Вселенную.
Конечно же, Математик не поехал получать Нобелевскую премию. Я отдувался за двоих — облачался в смокинг, произносил речь, принимал поздравления. После этого я полетел в Вашингтон за американской наградой. Президент США беседовал со мной около тридцати минут. Его интересовала возможность поддержки нашей организацией его кандидатуры на выборах в следующем году — он хотел переизбраться. Я обещал подумать.
После этого пришлось лететь в Китай, выслушивать витиеватые речи о моем вкладе в решение главной проблемы человечества. Где-где, а в Китае умели мыслить огромными промежутками времени.
А потом Организация Объединенных Наций решила ввести всемирный День спасения Вселенной, и мне ничего не оставалось, как отправиться в Нью-Йорк. Вернувшись, наконец, в Россию, я спрятался дома. Признаться, я устал. Мне никого не хотелось видеть. Я не отвечал на телефонные звонки. Я отдыхал.
Но если честно, я ощутил холодящую пустоту. Что есть она? Вселенская боль души, которой приходится жить на этой Земле. Для кого-то эта боль проступает редко, для кого-то чаще. Для кого-то присутствует постоянно, и тогда люди начинают беспробудно пить или кончают жизнь самоубийством. Виной тому одиночество души, брошенной в жестокий мир. Непонятный, недоброжелательный, чуждый. И то, что теперь он не должен был распасться в некотором будущем на отдельные частицы, мало что меняло.

Мое затворничество продолжалось две недели. А потом меня вызвали в Кремль. Признаться, поехал я с большой неохотой.
Меня принял высокий начальник, достаточно молодой, подтянутый, с умными темными глазами. Его часто упоминали в газетах. Он провел меня в уголок большого кабинета, где стояли три кожаные кресла вокруг небольшого столика. То бишь разговор предстоял не слишком официальный.
Когда уселись, он поинтересовался, чаю мне принести или кофе? Когда симпатичная секретарша принесла нам кофе и печенье с конфетами, он предложил выпить хорошего коньяку. Я вежливо отказался.
Наконец, попивая кофе, он приступил к разговору.
— Вы боролись с расширением Вселенной и добились результата. Это похвально. И слава Богу, что вклад ваш оценен еще при жизни. Остановить ускоряющееся расширение Вселенной следовало. Однако есть задачи не менее актуальные. — Тут он глянул на меня своими пронзительными, всепонимающими глазами. — Скажите, а не могли бы вы побороться с расширением оппозиционного движения?
— Где? — опешил я. — Во Вселенной?
— Нет. В нашей стране.
Что я мог ответить? Само собой вырвалось:
— Мелко для меня. — Я имел в виду масштаб.
Искреннее удивление вспыхнуло на его худощавом лице.
— Спасти Россию от неминуемого разлетания на части и, как следствие, исчезновения — это мелко?!
В сложившейся ситуации невозможно было ответить: «Да». Оставалось тактично промолчать.
— Мы возлагаем на вас большие надежды. — Сколь вкрадчивым был сановный голос.
— Мне надо подумать, — сказал я.
— Подумать — это очень важно. Разумеется, подумайте. Но разве не логично, спася Вселенную, спасти Россию.
— Не переоценивайте мои возможности.
— Мы верим в них. Что касается России, то важно понять, что это особая страна. Самая особая территория из всех, что есть на земном шаре. Поэтому здесь все непросто. Я бы сказал, что если вся остальная часть мира состоит из вещества, Россия — из антивещества. Именно поэтому так трудно было удерживать ее единство на протяжении веков. Именно поэтому она росла, а не уменьшалась. В тысяча девятьсот семнадцатом она развалилась, и потом большевикам пришлось долго и большой кровью собирать ее. А в тысяча девятьсот девяносто первом развалился СССР. Очень печальное событие. Но еще более печально будет, если развалится и Россия. Сохранить ее единство — такая же важная задача, как и сохранение Вселенной. Если Россия исчезнет, Вселенная осиротеет. Нельзя дать Вселенной осиротеть.
Столь необычная речь прямо-таки ошарашила меня. Именно после этого я стал звать его Мыслителем.
Честно говоря, я не интересовался политикой. Будучи занят делами Вселенной, я почти не обращал внимания на то, что творилось на Земле, а тем более в России. Созданная мною всемирная организация состояла из таких же людей, как я — нас влекло решение великой задачи. И вот теперь меня пытались нацелить на проблемы страны, в которой я жил. И это предлагалось воспринимать как не менее великую задачу. Я был в растерянности. Не мог найти решение. Мое состояние взволновало жену.
— Ты себя плохо чувствуешь? — спросила она за ужином.
— Нет. Все нормально.
— У тебя неприятности?
— Не у меня. — Я внимательно посмотрел на нее. — У России.
Она восприняла эту новость спокойно.
— У России давно неприятности. Примерно тысячу лет.
— Но сейчас ей грозит большая опасность. Расширяется оппозиционное движение. А это моя специальность — борьба с ускоряющимся расширением.
— Для этого тебя вызывали в Кремль?
— Они просят помочь. По их мнению, если Россия исчезнет, со Вселенной произойдут… нехорошие изменения. Честно говоря, я не могу исключить, что так и будет.
После короткой паузы она произнесла:
— Я бы на твоем месте не соглашалась.
Ее слова крайне удивили меня.
— Почему?
— Россия — не Вселенная. Ими движут разные силы. У них непохожие проблемы. Но вопрос в другом. Надо ли вмешиваться? — Лицо у нее было задумчивое, одухотворенное и очень красивое. — Может быть, это тот самый случай, когда следует дать свершиться тому, что должно свершиться? И поэтому пусть все идет так, как идет?
С этим я не мог согласиться. Все плохое следовало останавливать. Или хотя бы пытаться сделать это. И еще: предпринимая оправданные усилия, можно было спрятаться от холодящей пустоты.
Через два дня я позвонил Мыслителю. Секретарь сказала, что он занят. А через час он перезвонил, извинился, уточнил, что был у президента.
— Я готов попробовать, — были мои слова.
— Ну почему попробовать? Просто беритесь за дело.
— Оно для меня новое. Именно поэтому я говорю: попробовать.
Помолчав, он проговорил:
— Приезжайте. Все обсудим.
Так я вновь оказался в его кабинете. И вновь за тем же столиком на том же удобном кожаном кресле. Я положил перед Мыслителем мои предложения. Он бегло просмотрел их и проговорил с невинной улыбкой:
— Мы дадим вам денег. Столько, сколько потребуется. И еще. С вами хочет встретиться президент.
Мне вовсе не хотелось встречаться с президентом, но я не стал возражать. Ладно уж, если ему приспичило.
На следующий день меня экстренно вызвали в Кремль. Он оказался невысокого роста, щуплый. По телевизионной картинке этого не поймешь. И когда я получал из его рук орден «За заслуги перед Отечеством» первой степени, я этого не заметил. Глаза въедливые и, одновременно, равнодушные. Протянул мне руку.
— Рад, что вы согласились. — Голос звучал не слишком энергично. — Это гарантия успеха.
Мне столь громкие слова были неприятны.
— Вы преувеличиваете.
— Я никогда не преувеличиваю. — В голосе проступила жесткость.
Потом мы устроились за приставным столиком: он с одной стороны, я — с другой.
— Что вы собираетесь делать? — Он прямо-таки просвечивал меня своим взглядом.
Что я мог делать? Для начала провести съезд. Я так и сказал:
— Для начала проведем съезд. Поставим новую задачу. Мобилизуем наших сторонников.
Он понимающе кивнул.
— Может быть, мне там выступить?
Я знал, что это все испортит, и мягко произнес:
— В этом нет необходимости.
Вновь последовал кивок с пониманием.
— А потом?
— Приступим к работе.
Очередной кивок завершил мою фразу.
— Если что-то будет надо, обращайтесь прямо ко мне. — Он поднялся, давая понять, что более не задерживает меня. Протянул на прощание руку. — Простите, что отвлек вас.
— Ничего страшного, — вяловато успокоил я.
— Очень хотелось увидеться.
— Всего вам доброго.
— До свидания. — Вид у него был грустный.
Со следующего дня я приступил к подготовке съезда. Прежде всего надо было придумать лозунг кампании. По современному, слоган. Я дал поручение помощникам, но они не смогли предложить мне что-нибудь путное. Пришлось самому напрячь мозги. Слоган родился такой: «Не дай Вселенной осиротеть». Можно было заказывать значки, баннеры и транспаранты.
Теперь следовало продумать идеологическое обоснование. На этот раз я не стал привлекать Математика. Я понимал, что даже его выдающийся ум не сможет математически связать благополучие Вселенной с благополучием России. Да и дергать его по пустякам не хотелось. Я решил исходить из того, что мы являемся в этот мир, дабы пройти испытание. Каждый — свое. И если это так, то в разных странах, расположенных на разных континентах, люди проходят разные испытания. Самые тяжелые — в бедных странах Африки или в Северной Корее. Но там просто отвратительные условия: нищета, голод. А наиболее изощренное испытание — жизнь в России. Потому что страна вроде бы цивилизованная, а все время присутствует что-то, что отравляет существование. И очень трудно сохранить в себе человека. В этом смысл испытания — тебе подлянку, а ты держись, не поддавайся. Короче, Россия — особая территория. Настолько особая, что ее состояние впрямую влияет на состояние всей Вселенной. Само собой, это подтверждается расчетами, только они очень сложные, я их здесь приводить не буду.
Съезд российского отделения нашей организации мы провели в спортивном комплексе «Олимпийский». Куда еще втиснешь десять тысяч делегатов? Плюс гости и журналисты. Мне нравилось работать масштабно.
Я выступил с программной речью. Сказал, что рано расслабляться, хотя мы решили задачу жизненной необходимости. Что Вселенную подстерегают другие опасности, и наш долг — бороться с ними. «Согласно последним научным данным, — говорил я, — благополучие Вселенной связано с благополучием России. Вот почему нам надо напрячь силы для решения еще одной, крайне трудной задачи: обеспечения благополучия России ради благополучия Вселенной. Мы должны требовать, чтобы россияне уважали закон, не брали взятки, не воровали бюджетные деньги». Провозглашенный в конце моего выступления лозунг «Не дай Вселенной осиротеть» был воспринят с невероятным воодушевлением.
В своих выступлениях делегаты из регионов уверяли меня и остальных собравшихся, что приложат все усилия для решения новой задачи. Я знал — это говорится не по обязанности, а от чистого сердца.
Разумеется, я подумал о привлечении к новой работе наших отделений в других странах. Недаром их представители были приглашены на съезд. По завершении мы собрали их на дружеский ужин. Я бросил «пробный шар»: сказал, что проблема России выходит за границы страны, и неплохо бы решать ее сообща. Реакция была самой положительной — никто не хотел, чтобы Вселенная осиротела. Сдержанность проявил только представитель Китая. Не трудно было догадаться, в чем дело. Я поговорил с ним отдельно. Сказал: «Претензия на исключительность России не должна обижать великий Китай. Речь идет об исключительности в плохом смысле». Он обещал подумать, но я видел, что настроение его улучшилось.
Сразу после съезда началась активная деятельность — митинги, манифестации, пикеты с требованием к россиянам уважать закон, отказаться от взяток, не воровать бюджетные деньги. Через неделю Мыслитель попросил о встрече. На этот раз он приехал ко мне в штаб. Я вносил уточнения в план мероприятий. Пришлось оторваться.
— Слушаю вас.
— Лучше не здесь. — Вкрадчиво проговорил он. — Давайте куда-нибудь сходим. Есть поблизости приличный ресторан?
— Есть. Но у меня мало времени.
— Поручите кому-нибудь.
— Я привык работать по-другому.
— Ладно. — Он явно был недоволен. — Пусть хотя бы все уйдут.
Я попросил сотрудников выйти. Указав ему на кресло рядом, я вопрошающе смотрел на него.
— Вам надо расширить перечень требований, — жестко произнес он. — Должно быть требование единения народа вокруг власти.
— Это невозможно — спокойно возразил я. — С будущей недели к нам присоединяются наши заграничные отделения. Требования должны быть одинаковы там и тут. Не могут в Америке требовать единения российского народа вокруг российской власти.
Он пребывал в большом затруднении. Получалось не так, как надо было ему. Пришлось упрашивать меня.
— Придумайте что-нибудь.
— Простите, но я не могу.
— Что значит, не можете?
— Так. Не могу, и все.
Он уехал раздосадованный.
Со следующей недели по всему миру пошли митинги, манифестации, пикеты с требованием к россиянам уважать закон, отказаться от взяток, не воровать бюджетные деньги. В церквах, костелах, кирхах, мечетях, молельных домах, буддистских монастырях неустанно молились за то же самое. Известнейшие музыканты устраивали бесплатные концерты в поддержку этих требований. Так продолжалось несколько месяцев.
И что вы думаете? Ситуация в России стала заметно улучшаться. Россияне все больше уважали закон, все меньше брали взятки и почти уже не воровали бюджетные деньги на всяких стройках века. Я ликовал. По моим подсчетам, оставалось два месяца до полного излечения.
И тут поступили шокирующие сообщения от астрономов. Вселенная вновь начала расширяться с нарастающим ускорением. Я сразу понял, в чем дело. Вселенную не устраивала новая Россия, которая все менее оставалась местом особых испытаний.
Говорила мне жена: не лезь ты в это дело. А я полез. Зря не послушался умную женщину.