Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПеркличка поэтовБорис КУТЕНКОВ
ПОСЛЕНОВОГОДНЕЕ ОТКРОВЕНИЕ
* * * Зиму итожишь — бессмыслицы пруд пруди:
друг не звонит, не ходит. Бросает женщина. Бродишь сомнамбулой, не находя пути, как персонажи прозы Романа Сенчина. Встанешь, побреешься — в зеркале твой двойник все за гроши продал, что природой вверено. Пылью настольною станет он в толще книг и подмигнет: еще, мол, не все потеряно. Думает он, что на свете умнее всех, тихо живет, светло, ни о чем не мучаясь... Словно из сердца смыт первородный грех. Словно ни счастья нету, ни горькой участи. * * *
забыть бы что-нибудь нарочно
и под предлогом плыть туда где ночь подряд в окне барочном светилась дурочка-звезда она светилась и светила и грела словом на губах которое свободно было нам говорить шутя впотьмах а нынче нынче как ни целься не хватит пуль произнести в краю родном зашкалил цельсий и ни предлога ни звезды молись и лбом о стену бейся зверину-боль корми с руки алеет парус-компанейский у берега москвы-реки на нем вечерняя пивная что хочешь пей гуляй играй а он блаженный просит рая как будто есть на свете рай и можно снова все спокойно начать с нуля одной строкой как будто в чем-то или в ком-то хотя бы в чем-то есть покой * * *
В город нагрянуло лето за днями дождливыми.
Пыльно, медово, миндаль и блаженство в цвету. Зина — торговка арбузами, дынями, сливами — сводит с концами концы и с бедою беду. Сын — инвалид, обезноженный в автоаварии, дочка беременна Бог разберет от кого. А по-над городом — жиги, фокстроты и арии: пчелы гудят, золотое суля торжество. А по-над рынком — сонливое марево дымное: солнце надкусит с разбега фруктовую плоть. Нищая Зина — торговка арбузами, дынями — слезы украдкой смахнет, чтоб не видел Господь. И просветлится лицом, так любовно и молодо перебирая артритными пальцами скарб, будто не ягоды-фрукты, а платина-золото, будто веселье и пир, а не одурь-тоска. И, Фирузе́ улыбнувшись — торговке маслинами — ей говорит, изгибая пространство в дугу: «Знаешь, а мы с тобой, Фира, ведь очень счастливые». Та, поглядев как на дурочку, хмыкнет: «Угу». Но по-над одурью — ангелы, облако ватное! И как-то Фира, задумавшись бог весть о чем, скажет: «А мы с тобой, Зина, ведь очень богатые!» И рассмеются, обнявшись, на месте пустом... Будто и нет расстоянья меж высью и пропастью, будто не шаг до погибели — шатки мосты... ...Пыльно, блаженно, миндально. Все — замысел, промысел, солнечный замысел ужаса, счастья, беды. * * *
Мне не с кем говорить в моей стране.
Наверно, грех разбойствует во мне: метет в избе углы на Спас медовый, поддразнивает стопкою бедовой, заманивает жарким калачом. Есть орган речи, кабалой ведомый, и есть — кому со мной, и есть — о чем. Да, мама, я обычный литистерик: невроз ко мне въезжает на коне. Кормлю его, сую в ладошку денег, хоть с кем-то быть мечтая наравне. Отчаянным бываю, слишком резким и размягченным, аки хлеб в печи. Советов лишь, прошу, не надо. Не с кем мне говорить в моей стране. Молчи. А вырваться не выйдет — знаешь точно, и дымоход закрыт, вот в чем труба. Ты накрепко привязан к месту, почве, которой дышит пряная судьба. И, стало быть, не выход — иностранный. Но в ящике своем, на самом дне, лежи себе, скользи, лелея рану. Мне не с кем говорить в моей стране. * * *
у собаки боли
у кошки боли у страны моей заживи Геннадий Каневский Боли, боли, моя страна,
боли, не заживай. За всех, за всех — сполна, сполна, чью боль не зажевать, не спрятать в золотой песок туземного Бали; чей вид — убог, чей дух — высок, за них — боли, боли. Веди сама с собой бои в пространстве болевом. Все лучше, чем враги твои, чем тот Наполеон, что ткнет в тебя иглой копья, как в шарик бильбоке: плыви, паскудная моя, по матушке-реке. За всех, кто духом пал в ночи, кому с нее не встать, катайся по полу, рычи зубами тишь да гладь. Пусть щерится гоморра-ночь, в дому родном содом — приди, когда совсем невмочь, давай болеть вдвоем. Болеть везде, болеть всегда — в невзгоде и в пыли. Не отставай, моя звезда: терпи. И вновь боли. Питерское
мы наверно умрем но не раньше чем тот водоем
чем вокзал чем баул чем пропахшая балтикой стрельна и разделим планиду на части дрянным стопарем как и жили раздельно на фонтанке на лиговском в чаячьем пенном аду где дойти до тебя нелегко а до смерти полшага пьяный мастер наколет мне слева тавро-пустоту там где сердце мешало и тогда засыпая светло у тебя на плече горячо прошепчу улыбаясь чужими губами ну прикинь как везет вообще повезло вообще не ограблен не ранен а что слева зияние фирменный знак пустоты это модно неплохо и лучше чем рана в повздошье так скажу и хотя сам себе не поверю но ты согласишься со вздохом * * *
А жизнь ушла, но прямо в день ухода
пронзила ощущеньем новизны; на память лихорадочное фото — какой-то город северной весны; простой уют рабочего пространства — терраса, кофеварка, ноутбук; отстукивали пальцы такт бесстрастно по клавишам, и мнилось: жизнь есть звук. Подробный, мерный — к черту Кальдерона! — лукавый, как проточная вода. Бог весть куда вдоль мокрого перрона, бог весть зачем летели поезда. И жизнь была гудок — сплошной, протяжный, врывающийся резко в дымный день. Вдали дубы раскачивались важно, и от небес искрилась голубень. Сирень цвела, оплакивая зиму; в натянутую тетиву стекла, жужжа огромно и невыносимо, толкалась одуревшая пчела. В ее движеньях конвульсивно-тучных, в сизифовой нелепице забот была души нездешняя кипучесть, неловкого достоинства уход. Вот биться перестала, вот — застыла; миг — на карниз безжизненно сползет. Казалось: только так уйти не стыдно, поскольку с чувством — жизнь была полет. То в праздничных, то в сумрачных обличьях себя преподавало не из книг химера-счастье, чтобы стать привычным. И самому исчезнуть через миг. * * *
Победно губы надуваешь,
как в детском холостом бою, плюешься в цель, не попадаешь — «Люблюлюблюлюблюлюблю». Но, видя — нулевые шансы, глотаешь боль, как «Спрайт» в жару, капризно воешь по-кошачьи — «Умруумруумруумру». Но — смерть прожуй, на вкус проверь и — как скальпеля прикосновенье к свеженаложенному шву: «Живиживиживи. Живу». Борис Кутенков — поэт, литературный критик. Родился и живет в г. Москве. Работает корреспондентом муниципальной газеты, учится в Литературном институте им. А. М. Горького (семинар поэзии). Автор стихотворного сборника «Пазлы расстояний» (2009) и публикаций в «Литературной газете», газетах «Литературная Россия», «НГ-Экслибрис», журналах «Дети Ра», «День и ночь», «Урал», «Наш современник», «Литературная учеба», «Юность», «Студенческий меридиан» и др. Участник 9-го форума молодых писателей в Липках (2009), победитель I-го открытого фестиваля молодых поэтов «Ночь, улица, фонарь, аптека» и финалист Международного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира» (2010). Произведения вошли в лонг-лист «Илья-премии» (2009 г.)
|