Свежий Номер

№ 3 (41), 2008

В российской столице принцесс не родится,
Давай-подавай привозных.
У датской принцессы задатки царицы,
И есть подходящий жених.

Запомнишь детали, забудешь, как звали,
Займешься штамповкой царей.
Гуляет по тесной Аничковой зале
Чахоточный невский борей.

Коляски, оборки, бутылочки на ночь,
Во снах шевелящийся грунт,
Новинка в картинной, и Фёдор Михалыч,
Читающий что-то про бунт.

Русалка, Офелия, Дагмар, Мария,
Ну, как тебе брак по любви,
Когда истощенная периферия
Плоды пожирает твои?

На деснах припухлости, складочки, Боже!
На маковке первый пушок,
Как снег на церквушке, которую тоже
Срубили под корешок.

Когда их тела раздирают на части,
В екатеринбуржской глуши,
Ах, Андерсен, Андерсен, сказку про счастье,
Про грустное счастье пиши.

Она не поверит, не примет, не вздрогнет,
Когда эту сказку прочтет.
Когда разрешенный английский дредноут
Из Крыма ее повезет.

По Черному морю, по черному полю,
Бросаясь с волны на волну…
— Русалка отлично справляется с болью, —
Шепнет лейб-казак, — ну и ну.

Два года сидела она в Ай-Тодоре,
И вот — девятнадатый год,
И горе не горе, и в Черное море
Слезы венценосной не льет.

Мария моя, невозможное счастье —
Лишиться рассудка сейчас!
Когда этой сказки пируют всевластье,
И казнь навсегда удалась.

Не слушай, не слушай, ища горизонта,
Твой Крым растворился, как снег.
От красного фронта до белого фронта
На целый потерянный век

Накрыло кровавой волной стометрово
Ландшафты, но грунт осиян!
Настойчивым знаком страданья земного,
Взрывается в шахтах метан.

Вот так, милый Андерсен! Андерсен, милый,
Отсюда ее забери,
Здесь все по любви, но хорошей могилой
Не могут похвастать цари.

Служанка, собачка, и дочка-чудачка
Младенца везет из села.
Под черными водами русская спячка,
Безмолвствуют колокола.

А ей вспоминается встречи последней
Сыновний больной поцелуй.
Дюльбер арестантский, солдат из передней
Врывающийся: — Не балуй!

Мария в исподнем, открытая книга
Завета — и ту замели.
Одна на семейство сухая коврига
И два континента земли.

И семьдесят лет, обернувшихся сказкой
Со страшным концом, но она
Не слушает сказок, и в темени вязкой
Кричит за нее тишина.

Кого ты зовешь? У тебя паранойя!
Твой ангел отсюда ушел.
Кресты не при деле, в России иное
Распятье — неструганый кол,

Непуганый люмпен. Забудь и не помни:
России Господь не рожал,
В душе у датчанки, как в каменоломне
Все десять годков не дрожал

Романовский вопль.
                                      Вырви эти страницы,
Где счастье и брак по любви…
У датской принцессы повадки царицы
И крепкий рассудок, увы.

По ночной приусадебной гуще тартара,
По медовому свету окна на проезд
В час прощальный тебя еще здесь не хватало,
Ностальгия, дурная болезнь.

Как ходили, стреножены, маятно, нервно,
Презирая под боком лоснящийся бриз,
Как в привычку вошло, что не выйдет, наверно,
Ничего из свиданий, как света из брызг.

Сам того захотел, избежав отовсюду,
Превращенный в пейзаж,
Тот изгой-самодержец, певец самосуда,
Чей тут весь антураж.

Ты такой же судьбы возалкал. Да и всякий,
Кто вблизи глубины,
Равнодушной отчизне и под присягой
Не отпустит вины.

А отшельник живет в тупике, где в палатке
В миг кончается хлеб привозной.
Что нам хлеб? Каждый этот желает в десятке
Быть дырою сквозной.

Время в нас попадет, наша родина нас отлупцует,
Поколенье, сквозь нас проливаясь насквозь,
Наизнанку нас вывернет, перелицует,
Пролистнет, прослезится, небось.

до свиданья ясный сокол
нынче здесь а завтра там
кучерявый симферополь
раздирал нас пополам

ты ни песенки ни слова
мне не спел тогда когда
помнишь ждали бестолково
рейс на долгие года

помнишь дерганно курили
переругивались впрах
пух летел и дети выли
словно демоны в горах

небо тучами дымило
в небе тлели корабли
а меня держала сила
притяжения земли

помнишь видели в дороге
две аварии подряд
волк стоял на повороте
кровью пахло свят свят свят

В какую сумму нужно уложиться,
В какую суку следует влюбиться,
В какой распределиться высший класс,
Чтоб глаз не стал, слезоточа, гноиться,
Чтоб не могла супружница гнобиться,
И вышло что-то путное из нас?

Ты прав, ничтожен с самого начала,
Кто так сперва запрашивал немало,
Кто так немного всуе предлагал.
Не лгал один, но и не брал, бывало,
У щедрых, чтобы впредь не засосало
И между всеми не исчез прогал.

Закончить ВУЗ, жениться по расчету,
Ходить налево, словно на работу,
А если ты жена — и ты ходи.
Так кто же ты, когда не знаешь, кто ты,
И жизнь проходит, как из флейты ноты,
Он дует, и попробуй не дуди.

А если загазуется дыхалка,
Тебе лежать в футляре катафалка,
А на — паркете мокрому пятну.
Все кончится, и никого не жалко.
Так любят виртуал и виртуалка.
Красавица идет к веретену,

Стучится в дверь любовник из парткома,
А там уже супруг и внуки дома,
И шерсть уже белесая на треть.
Всю жизнь ты строишь планы перелома,
Динамя смерть, но вероятна кома
И в ней по ходу нечего смотреть.

1.
Жить в маленьком городе — меньше затрат на бензин.
Но ты — безлошадный. И влюбчивый, как Алладин.
А трудно добыть пропитанье, когда не один.

Один-одинешенек, нету в пустыне затрат,
Помимо сердечных, когда ты и жизни не рад,
Пространству вообще, отвлеченно от места и дат.

Куда же ты рвешься из этой глубинки мирской,
То вдоль по Садовой-Ямской, то на берег морской.
Здесь слишком цена высока и закон воровской.

Чем станешь платить? Ты же знаешь расценки уже.
Ты трижды платил, хоть царевен держи в парандже:
То смерть, то кочевники пашут на нашей меже.

В провинции мрачно, в столице хотя б фонари.
Теряющий счет кредиторам, ты лампу потри,
И выскочит… птичка! Она гнездовалась внутри!
 

2.

Все еще барахтаясь и силясь
Что-то этим предкам доказать,
На какую малость божью милость
Мы сменили, куманек, опять?
А у мамы тело износилось,
Что и внучки ей не удержать.

Все вокруг поблекло, словно соки
Испарились, и горчит озон.
Мы идем в родители, коль сроки
Поджимают нас со всех сторон.
Да и к матерям не так жестоки
Стали в наш сознательный сезон.

Пусть тесна теперь опочивальня,
От семейства не сорвешься ввысь, —
Ты ее утешил: все нормально,
Жизнь продлилась, внуков дождались.
Ты-то думал зла, но уникальна,
А она лишь бесконечна, жизнь.

Собака привыкнет к чужому жилью,
К прогулкам в чужой подворотне,
Она променяла свободу свою
На куцую ласку сегодня.

Горячий и высохший свой пятачок
Мужчине сует под коленку:
Мол, что ты боишься любви, дурачок,
От скупости лезешь на стенку.

Позвал — не гони, подобрал — не бросай,
Купи поводок и ошейник,
А если и вырвется лай через край,
Напротив живет оружейник.

Мужчина сдается, но больше всего
Боится — прорвется живое.
Собака ложится на брюки его,
И как-то живут эти двое,

И как-то наладились жить не тужить,
Не выдать себя под чистую…
Он ходит на службу и снова бежит
В квартиру свою холостую.

Словно девочку, за руку
Вел меня по земле…
Помнишь, шли мы в Карабиху
На одном корабле?

Ночевали без устали,
Пробуждались до тла,
Ах, какими же русскими
Нас земля родила.

Для участия в ощипе
Возле гиблых пустот
За усадьбой на площади
Собирался народ.

И как зеркало битое,
Небо стыло вдали,
Отражая забытые
В море вечности смытые
Корабли, корабли…

Помнишь, за руку шли?..