Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерРецензииТатьяна Кайсарова «Темный мед», М., «Вест-Консалтинг», 2010.
«Господь
из одного кувшина льет кому-то горький яд, кому-то мед». Народная поговорка Темный мед — несомненно, продукт натуральный. Но сегодня мы поговорим о натуральности поэзии, рассматривая ее сквозь магический кристалл творчества. В чем же натуральность творчества поэта, его природная чистота? Поэты, как музы, могут возрождать архитипическое и символическое, могут обучать культуре слова и превращать слова в музыку. «О сколько музыки у Бога
Какие звуки на земле...» А. Блок «Поэты прислушиваются к голосу бытия», — считал Мартин Хайдеггер. Они прислушиваются, чтобы собрать нектар с цветка поэзии. «Переходя из вероятия в правоту», улавливают непосредственные знания и проникают в тайнопись мира.
Услышать, понять и поверить в откровения будущего — кто способен все это считывать, кроме поэтов? «…То неведомый текст набирает послушно рука,
и смятенье души в виртуальность пространства ложится…» Т. Кайсарова Вот как прислушивался к голосу мира Георгий Иванов: «…Поэзия: искусственная поза,
Условное сиянье звездных чар, Где улыбаясь, произносят — «Роза» И с содроганьем думают: «Анчар». Где, говоря о рае, дышат адом Мучительных ночей и страшных дней, Пропитаных насквозь блаженным ядом, Проросших в мироздание корней…» А вот как прислушивается Т. Кайсарова: «…Если хочешь — кричи, но никто не услышит твой крик — здесь, в узорах чужого плетенья, теряется звук… Обернись муравьем — муравьиного мира язык ты еще не постиг, не успел, не настроил свой слух…» Что это за корни, которые «проросли в мироздание»? Может быть, это корни рока творчества и в неведомых словах ростки смысла? Ведь поэт знает то, чего не ведает обычный человек, ибо он находится за гранью бытия. Так должно быть в глубокой поэзии. «Поэзия — это исповедь водного животного, которое живет на суше, а хотело бы жить в воздухе» (Карл Сэндберг). Но часто в поэзии возникает и искусственное, ненатуральное, негармоничное. Многие современные поэты — это просто журналисты. У них нет этих корней «в саду иной земли». Зачастую некоторые умело подстраивались под идеологические клише и имели негласный договор с властью, у них было право на речь и они, как правило, выражали «дух времени» и были «больше чем поэты». Опыт советского времени выбросил за борт культуру тех, кто занимался «другими» темами, непонятными народу, и привел сейчас этот темный народ, который остался без идеального и метафизического, к упрощению и выхолощенности. «Заумь» не должна просачиваться в печать — считали наши генсеки, и они очень хорошо управляли этим процессом, подобно Карлу девятому, который считал, что лошади и поэты должны быть сыты, но не закормлены. Опыт кормушек и создал советскую литературу, которая перекрыла поиски мелоса. Поэзия Т. Кайсаровой ищет те ноты и звуки, которые открываются только перед мудростью сердца. Те поэты-вестники бытия, о которых говорим мы, это не узнанные вестники, у которых корни в земле поэзии, и золотые нити связывают их с небом, с космосом. Они стоят в просветах истины и посещают бездны по ту сторону космоса. Конечно, не у всех есть дар предчувствия будущего, как, например, у Слуцкого, который в начале 40-х предвидел атомное оружие или Г. Чулкова, который в 1920 году «прорисовал» образ Сталина. «…Еще скрежещет змий железный,
Сверкая зыбью чешуи, Еще висят над черной бездной Россия, паруса твои. Еще не видим кормчий темный В тумане одичалых вод, И наш корабль как зверь огромный По воле демонов плывет…» Ни научное мышление, ни логика суждения, а профетический настрой, отрабатывающий основные символы человечества, могут открыть доступ к бытию. У того же Георгия Чулкова, в строках, написанных в 1938 году в Ялте, мы находим определение поэзии, близкое к нашей концепции: «...И странных слов безумный хоровод,
И острых мыслей огненное жало, И сон, и страсть, и хмель, и сладкий мед, И лезвие кровавого кинжала, И дивных лоз волшебное вино, — Поэзия! Причудница столетий! — Все, все в тебе для нас претворено!.. И мы всегда, доверчивые дети, Готовы славить муки и восторг Твоих мистерий и твоих видений, И яростно ведем ревнивый торг За право целовать твои колени...» Ветер как символ женского сквозит между строк и образов Татьяны Кайсаровой, уносясь куда-то за горизонт. «…Разгулялись ветра,
но Эоловой Арфы настрой только множит печаль потерявшей надежду Вселенной…» «…За далью ускользающей видны костры, костры, и только ветры — мимо…» Или другая мысль: «…Видно, я обманулась, что мы сочиняем стихи,
забывая о том, что они нас давно сочинили…» Тут блоковская мысль, что поэзия движется сама. Она приходит сверху, неизвестно откуда и уходит в неизвестном направлении. Поэзия идет от роковых корней, а мелос — от зерна неба, и прорасти этому зерну мешает очень многое: жестокий социум, массовая культура, идеологические стандарты и неправедная конкуренция поэтов. Некоторые поэты вкушают мед бытия — это мы видим в текстах Татьяны Кайсаровой. Мед, как и бытие, бывает разноплановым, многосферным. Эти сферы посещают мысли и воплощаются в поэзии Татьяны Кайсаровой. «…Хрустальный день не для игры…
Прости, но спорить неохота — уже готов и сдобрен медом отвар осиновой коры…» «…Печальны отголоски песен. Увы, мне жаль — я не пою, я горький сок осины пью, в нем тает мед янтарной взвесью…» Звездный мед и поэзия Кайсаровой вбирает и «темный мед ночей». Наполняет фиалу пряным медовым настоем. Можно звать предвиденье, но появляется непредвиденное. «За мнимой рекой под названием Лета», поэтесса попадает в миры иные. Так сложилось, что в России не держится контекст. Поэты, как «атланты держат каменное небо», не удерживая контексты. В стихотворении, посвященном Д. Цесельчуку, слышна просьба не удерживать звук. «…Не впервой уходить…
Отпусти, не удерживай, Звук! Неуместна печаль на пороге иных воплощений. Жизни тянется нить, но Сансары теряется круг, растворяется даль в сонном мороке скрытых смещений!..» Поэт прочувствовал современный мир и не ищет выгод, не принимает мир бизнеса, а скучает по темным озерам, по сакральному остыванию строк, по исчезающим миражам, где слышен крик муравьев в горящих лесах и по знакомой Москве, которая представляется как незнакомый город, город незнакомых лиц. «…Хладнокровная жизнь, бестолковая тяга к рублю.
Слово «бизнес», которое я не люблю, для меня — бесполезный фетиш: я лукавство его различаю. Ожиданьем живу и по темным озерам скучаю, и славянский напев в отголосках бессонниц ловлю…» «…За скучной чередой пустых реклам лубочных — банальность клоунад и плачи ни о чем, и льстивый горький мед говорунов порочных, и многое еще… Мне город незнаком!» «…На прощанье прошу: пусть подарит фиал чародей и наполнит вином или пряным медовым настоем — лишь его уношу, сохраню на далекой звезде, буду в мире ином ароматом Земли успокоен…» Чаяния поэта почти всегда напрасны, слишком сильны расхождения между идеальным и тем, что есть. Вместе с высокими темами встречаются простые женские мотивы: «накинуть китайский халатик», выпить кофе из молотых зерен, где все же мерещатся в черной гуще — корни судьбы. Для поэтессы важно сохранять «сад иной земли» «и явь и сон», это мы находим в стихотворении «Vergnano», где сквозь резной виноград виден сад, словно матрица мира. «Обжигающе-черный, прошедший сквозь жерло «Делонги»,
без тебя не усну. Ну а если проснусь очень рано, то, накинув китайский халатик, пристроюсь в шезлонге, чтобы выпить волнующе-терпкий и горький «Верньяно». Остаюсь в добровольном плену. О, дурманящий запах твоих молотых зерен! В черной гуще — разгадка судьбы. Помню: вечер в Палермо подкрался на бархатных лапах, а потом в италийской ночи́ голубые тонули сады. Здесь другая погода, прости мой неласковый север. Августовская ночь до обиды порой холодна, только горечь «Верньяно» и розовый зябнущий клевер вдруг напомнят, что лето бывает бедней, чем весна. Сквозь резной виноград виден сад, словно матрица мира. Уходящей луны растворяется белый агат. Незнакомые птицы на утреннем небе — пунктиром, а знакомые — рядом о чем-то надсадно кричат». Особенность поэзии Татьяны Кайсаровой в том, что она так проявляет метафизические переживания, что они сами находят свои пути. Это происходит, если не торопить время, но поэзия устроена так, что всегда его торопит и опережает. Только натуральное естественно и прекрасно. Валентин КУКЛЕВ
|