Свежий Номер

№ 11 (73), 2010

для чего эта улица лина и смерть посреди нее
целомудренна и пустынна с гарденией в рукаве
и глаза ее синие лина и губы синие и ладони синие и лицо ее синее
а ведь думали травница марта ильинична с пятого боже мой
и навстречу ей из двенадцатой александра павловна
а ведь думали это любовь любовь любовь это лина думали на реке оке на реке москве
и горят ее губы алые и горит лицо ее алое и в руке ее роза алая
не отринь нас господи не прости прости не оставь оставь не держи больше здесь отпусти домой...

первая говорит мой то мой совсем никакой душа сквозь кожу видна
явишься с ним засмеют для чего мне такой ведь и без меня будто нет его поживу одна
а моя то моя говорит вторая маленькая смешная с пяточки на носок
переступает горя не знает вот и походит пусть поблажит чуток покривит роток наберет жирок
едут вздыхая косточки перемывая сопя в нулевом трамвае
сетуя привирая перебирая где ухватить кусок каравая забросить сеть
боже какие дуры думает третья смерть
приду заберу обоих приходит и забирает...

что же ты смотришь в эту сторону а не в ту
помнишь как жаворонок над тобою пел что в этой роса золою слеза блесною печаль стеною а в той
в яблоневом и черемуховом время плывет цвету
в эту не уходи не глядись не тянись постой
знаю кто там на козлах с серебряным колокольчиком под дугой с ухмылкой берестяной
знаю не коноплянкой не ласточкой не синичкой станешь пеночкой золотой
так же ночами будешь высвистывать надо мной
в эту не уходи не глядись не тянись постой...

смерть набивает брюхо она голодна
волосы гладить твои шептать чепуху посадить тебя на колени упасть на медвежью доху
гертруда к. открывает рот спускает курок теперь она не одна
волосы гладить твои шептать чепуху целовать тебя в губы шептать чепуху шептать чепуху
гамлет п. перепутав устав насыпает в бокал мышьяку выпивает до дна
целовать тебя в губы шептать чепуху шептать чепуху шептать чепуху
смерть набивает брюхо она голодна
забудь о нас Господи потеряй нас хотя б до утра… там в вишневом снегу тополином пуху...

черными янтарями в чугунных дольках какое слово еще ты вменишь мне в вину
я похоронил уже стольких что хватило б на маленькую войну
некоторые под землей кто чист а кто в золотой парше некоторые на земле
клавишами для твоего туше жаворонками об одном крыле
думали что смыкаем объятье а это кружил когтябрь
девочка персефона в гранатовом платье повремени полслога полтакта вздохни хотя б
хочешь я стану тем что играешь ты день за днем сон за сном а нет
запечатай мои уста но забудь на ком белым белым белым клином сошелся свет…

ходишь бормочешь маменька маменька а она в ответ катманду катманду
полно мой маленький моя маленькая я ведь уже одной ногой по колено нигде нигде
помню омыли меня ключевой водой обернули меня белым облаком в шестьдесят никаком году
время смерти моей подошло к концу к ледяной черте золотой кутье подступающей темноте
если там куда я уйду и впрямь темно если это дно черное рядно теневой надир
не грусти мой маленький моя маленькая повторяй корея корея и все пройдет
посмотрите на малых сих сих двоих что сейчас одно нет прекрасней их они меня впустят в мир
одного зовут иоаким другую анна и ждать им неполный год...

бритоголовое зимнее солнце
девушка с вышколенными волосами получает дисконтную карту
она теперь не умрет
побудь со мной лина
молодой человек получает прекрасную кружку прислав десять крышек от кофе
он теперь не умрет
побудь со мной лина
и никто не умрет это наверное рай
азбуку перелистай
человек-павел говорит глагол есть добро
человек-петр говорит добро есть земля
следующей остановки не будет
побудь со мной лина
тридцать четвертая буква смерть...

проворонь ее черная птица-ноль
вспомни фекла немочь как ела с ее ладоней
стань авдотья ночь вездесущая посторонней
через кущи забвенья пройти позволь
ты аглая зевота небытия
ты февронья смерть повернись к ней изнанкой волглой
оберни ее хлебной камой гречишной волгой
и меня тонкой нитью вплети в края…

посмотри на нее зима посмотри на нее весна посмотри на нее лето
и ты молодая кровь леа цинтия зульфия
видишь глажу по волосам ее остаются пряди седые в моих руках
неужели это
время жатвы жертвы житницы твоея
и не там еще и уже не здесь в желтизне и прели
больше нечем помнить и нечем верить и нечем сметь
вот свое и отщебетали вот на два голоса и отпели
птица болезна птица железна жизнь смерть...

поврозь или рядом —
не страшно, кому каким —
кленовым, тетрадным —
не важно, — в промозглый дым,
бубновые спины,
трефовые мотыльки —
на жирные глины
под желтые каблуки...

неточка ниточка запятая смерть а не точка
отчего же тогда они
до последнего до махонького листочка
дрожат от пустяшной хни
будто вся осенняя снулость
разом выплеснуться на них должна из небесных сит
а ведь это просто форточка распахнулась
вот и сквозит...

смерть начинается в понедельник
сладко потягивается маленькая саами,
у нее веселый нрав молодое тело
хей молодое тело полосы от бретелек,
дергает за плечо смотри где был ягель теперь секвойя
гладит по волосам ластится неумело
вглядывается журавлиными глазами
летящими сквозь тебя говорит не сегодня...

отпусти меня опусти меня в немоту
мне от голоса твоего темно бестелесно душно
я по эту сторону ты по ту
замерзает пеночка на лету
как зовут ее делия лу надюша

ледяной комочек печаль в цвету
забери ее в свой надмирный китеж
ты по эту сторону я по ту
если долго всматриваться в пустоту
то — увидишь...

думаешь осень а это энди уорхол пришел с того света
мнется болезный стучит костылями копеечку просит
жалко беднягу маялся целое лето
лето ведь было супом кэмпбелл он лучше пушек
думаешь осень а энди думает зиму выходит проседь
анджей анджей кричала мама останься дескать
господи для чего тебе столько игрушек
мы уже не помещаемся в детской…

дождь лил и лил, лиловы были дни,
когда тебя оплакивали в вышних,
как будто став подобием родни,
или собрав причастных на девичник,

металось пламя черное в груди,
и тьма росла, и звуки мира глохли,
и смерть твоя стояла посреди
осенних вод, вся в пурпуре и охре,

и смерть твоя сочилась между строк,
и корчилась, и сладко ухмылялась,
что не сумел, не смог, не устерег,
что все в сравненье с ней — тщета и малость,

дождь лил и лил, и словно вторил ей,
что всякое смешно обетованье,
что все слова в любом из словарей —
ее земных имен чередованье,

а я твердил, что скоро им в закут,
что ты вот-вот, устав от их занудства,
шепнешь: апрель, — и вишни зацветут,
шепнешь: весна, — и пеночки вернутся,
пусть мы ничто и меньше, чем петит,
неотличимы от песка в пустыне,
но пеночка уже летит, летит,
летит назад из залетейской стыни…