Свежий Номер

№ 7 (153), 2017

…ибо если поэзия не помогает жить — грош ей цена; лишенная этой функции, она бесплодна и бессмысленна.
Кривая, дурным стилем исполненная жизнь-выживание нуждается хотя бы в капле гармонии, а что ее может дать, как не поэзия — и не каплю, а Северное сияние! Вот почему стеб и филологические игрища неуместны, вот почему поэзия должна стать хлебом гармонии и питать отчаившихся, учить их стойкости, давая вещество мысли.
Так должно быть.
А нет.
Не от этого ли нет интереса к поэзии?

Между тем словом, что было у Бога и что было Бог, и бессчетными нашими словами, из которых составляются стихи, рассказы, романы — бездна, и писательская гордыня, возникающая порой у каждого сочинителя, смешна и нелепа, как попытка примерить плащ великана — тем не менее, поэзия, вероятно, родилась из словесных формул жрецов, обращавшихся к высшим силам, так, что сакральный окрас она должна иметь, а если он не отчетлив, то вина здесь в равной степени ложится и на поэтов, и на читателей.
Ибо поэзия, лишенная читателей, функционирующая в собственном поле и востребованная только самими поэтами, бессмысленна, как решение хлебопеков выпекать хлеба только для других хлебопеков — мол, иные в оном искусстве ничего не смыслят.
Связанная с определенными вибрациями, как молитва, как те древние, ветхие, сакральные жреческие формулы, поэзия воздействует на читательское сознание не изученным образом; но мысль, должная быть основой, сутью всякого поэтического высказывания, нагружает читателя, отсюда понятно, что вечеру с книжкой стихов он предпочтет вечер с детективом или компьютерной игрой.
Тем не менее, именно регулярная, рифмованная поэзия является великолепной дисциплиной мозга, не допуская никакой расхлябанности, приблизительности в мыслях: это как плавание на лодке по четко прочерченным каналам — и виды вокруг обещают много открытий, пускай частного, важного только для конкретного индивидуума порядка.
Галилей говорил: математика — свойство мира; думается, поэзия не в меньшей степени — этим и объясняется ее буйное, хотя и весьма специфическое цветение в железный век прагматизма, в период тотальной власти денег и выгоды; исходя из огромного количества жаждущих писать именно в столбик, поэзия, вероятно, даже не столько свойство мира, сколько свойство мозга, хотя именно современный интернет гибелен для современной же поэзии, предоставляя возможность высказывания любому графоману: это как на соревнованиях по плаванию зрители вдруг попрыгали с трибун в водные дорожки: и профессиональные пловцы не доплывут, и зрители не получат никакого удовольствия.
Как бы то ни было, мир, особенно русский, российский (как кому более нравится) никогда не жил, физически, вероятно, не способен жить без поэзии, и хочется надеется, что временный, растянувшийся на десятилетия спад интереса к поэзии подлинной явление именно что временное, ибо для настоящей поэзии (определяемой через триаду: оригинальность, глубина, красота) несколько десятилетий — не срок.
Черпают же многое любители и ценители в древних поэзиях, и черпают больше, чем в современных, лучших образцах, ибо время союзно с нею, имея свойство настаивать оную, как дорогое вино.
Так что гибель поэзии — такая же нелепость, как и конец света.

Дерзновение — в мире тотального прагматизма верить в силу стиха, почитать стихосложение вектором языкового развития, и, не чая получить материальных даров, оставаться верным делу, некогда избравшему тебя.
Дерзновенное дело поэта — нищего, выброшенного из обихода яви, видящего сверкающую соблазнами действительность и знающего, что все внешнее, сколь бы привлекательно оно ни было, это только внешнее, а главное в человеке — духовный корень, и поэзия работает именно на его укрепление.
Нет множества читателей?
Не беда…
Подлинные строки всегда дойдут до чьего-нибудь сердца, тронув его, и подлинность их — гарантия сего события.
Истинные стихи всегда будут ускорителем работы чьего-то мозга, ибо движение, в них заложенное, вертикально по своей сути, и чрезмерная горизонтальность нашей жизни есть не что иное, как не правильно выбранный путь.
О, мужество поэта, продолжающего свой труд, несмотря на сопротивление действительности, продолжающего его вопреки собственным срывам, провалам в пьянство, отчаяние, тоску, тщеславие…
Золотое мужество — сулящее золото строк.

Столичная, бурная, премиальная, тусовочная, где высоки ставки, где много игры в филологию, переусложненности, стеба, где прослеживается тенденция сочинительства ни для кого, разве что для премиальных жюри; провинциальная, более чистая, без желания угодить оным жюри, сочная, яркая: яркая порой и в метрополии, и вся при том вошедшая в идеальное силовое поле анти-баланса: когда читателями являются только поэты, ну, может быть, еще критики; того анти-баланса, в свете которого поэзия становится бессмысленна, ибо дышит она только при наличии умного и тонкого читателя; и сложно, увы, представить, чтобы кого-то из активно пишущих, награждаемых, публикующихся сейчас вспомнили через сотню лет…