Свежий Номер

№ 4 (150), 2017

Семён Аронович Аронзон, редактор-издатель, 53 года, высокий, худощавый.
Наталия Лебедева, его жена, переводчика с немецкого языка, 53 года.
Алёна Петрова, помощница-верстальщица Аронзона, 28 лет, миниатюрная, стройная.
Иван Иванович Смирнов, глава инвестиционный компании, начинающий поэт, 70 лет, высокий, худой, седой.
Диана Канская, поэтесса, красивая, 25 лет.
Игорь Борисович Хмуров, пенсионер, 65 лет, прозаик, владелец земельных угодий, нажитых неизвестным путем в 90-е годы.
Василий Николаевич Пудов, директор небольшого книжного магазина, 55 лет, невысокий, субтильный.
Анатолий Меерович Шниперсон, писатель 86 лет.
Борис Комбайнов, олигарх, инвестиционный банкир, писатель, 52 года, крупный, кряжистый.
Юрий Эдуардович Никитин-Сытин, 70 лет, опытный книготорговец.
Эдуард Прямых-Дуринич, издатель альманаха «46 параллель» из города Ессентуки, 64 года.
Иван Иванович Козлов, молодой и перспективный поэт, 35 лет, невысокий, полный.
Анна Царёва, музыкальный критик, 57 лет, три месяца назад начавшая подрабатывать версткой в издательстве.
Иосиф Рабинович, пожилой писатель, 73 лет, проживающий в Израиле.
Татьяна Мухина, главный бухгалтер издательства «Пегас Парнаса», 35 лет, высокая, полная.
Ольга Арова, поэтесса, 32 года, красивая, высокая.
Константин Исаевич Помидоров-Огурцов, писатель, 60 лет, полный, лысый.
Серафима Апполинарьевна Трунёва, писательница-пенсионерка, 80 лет.

Москва, 2017 год, редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса».
В комнате два человека — редактор-издатель Семён Аронович Аронзон и его помощница-верстальщица Алёна Петрова, 28 лет, миниатюрная, стройная.
На столах рукописи, творческий беспорядок.

А р о н з о н (обращаясь к Петровой). В какое все-таки мы живем время суровое и гнусное. Книги уже никому не нужны. Стихи вообще не покупают. Тираж в сто экземпляров — большой тираж.

П е т р о в а. Ладно, не переживайте, на наш век хватит. Заказы все-таки есть. Графоманы еще не перевелись. Хорошо, что они нам заказывают книги. Если бы не графоманы, мы бы с Вами по миру пошли. А я на этой неделе уже две книги сверстала. Завтра будем отправлять в типографию.

А р о н з о н. Я уже давно мечтаю о другой жизни. Как надоели эти верстки, контракты, авторы… Все обрыдло. Энергии затрачиваешь много, а денег мало. Разве это бизнес?! Я хочу заниматься чем-то другим. Разве мало других работ? Не таких нервных. Я бы хотел быть, например, полотером в метро. Выполнять понятную и конкретную работу, управлять эффектной полотерской машиной, получать маленькую, но стабильную зарплату и отвечать только за свой конкретный участок… Но я предприниматель, издатель. Зарплаты как таковой у меня нет уже пятнадцать лет. И стабильности нет. И приходится заниматься буквально всем.

П е т р о в а. А кому сейчас легко?!
(Входит посетитель, мужчина лет 70-ти, в свитере и с шарфом на шее.)

— Здравствуйте, я Смирнов Иван Иванович. А Вы Семён Аронович? (обращается к Аронзону.)

А р о н з о н. Да, это я.

С м и р н о в. Я вам звонил. Мы договаривались о встрече. Я стихи стал писать недавно, а так уже двадцать пять лет в бизнесе. У меня инвестиционная компания. Деньги, короче говоря, есть. А славы, извините, нет. Я, надеюсь, Вы мне поможете! Короче говоря, сделайте меня знаменитым! Я готов заплатить любые деньги. Будете миллионером.

(Смирнов кладет на стол отпечатанную на лазерном принтере увесистую стихотворную рукопись.)

А р о н з о н. Оставьте, я завтра Вам дам ответ. Сегодня вечером все прочитаю.

В н у т р е н н и й  г о л о с  А р о н з о н а. Ну и что, что это графоман! Но ведь он успешный в чем-то другом. Надо бы мне пересмотреть свою систему моральных ценностей, почему бы и не помочь хорошему человеку, ведь наверняка у него есть интересные строчки…

Смирнов уходит. Аронзон читает рукопись…

А р о н з о н (схватившись за голову). Ах, вей, при всей зыбкой подвижности моей системы моральных ценностей и любви к легким деньгам я таки никогда не стану миллионером…

(Аронзон открывает электронную почту.)

А р о н з о н. Ну вот, Леночка, очередное смешное письмо. Я тебе его прочитаю.
«Здравствуйте. Пишу стихи и очень давно хочу их опубликовать и зарабатывать на этом деньги. Не поможете мне в этом?»
Ах, вей, ну как я ему помогу?! Нельзя жить на стихи. За стихи можно умереть. Так уже было. Мандельштам и Есенин умерли за стихи. А Маяковскому стихи не накопили и строчки. Почему современные авторы этого не понимают? Ах, вей…

П е т р о в а. Потому что никто не видит себя со стороны, наступила какая-то тотальная шизофрения. Вроде бы у нас капитализм, а профессионалов почему-то очень мало. В любой сфере.

А р о н з о н. Да, Леночка, к сожалению, ты права.

П е т р о в а. Семён Аронович, а Вы в какой области считаете себя специалистом? Кем Вы себя больше ощущаете? Редактором, корректором, издателем? Или, может быть, типографом?

А р о н з о н. Ох, ей-богу, не знаю, Леночка. Я, наверное, тоже, как все мы, дилетант… В детстве я неплохо играл на скрипке и аккордеоне, но профессиональным музыкантом не стал. Когда учился в университете в Швейцарии (туда меня занесло совершенно случайно, в невероятные девяностые), неплохо говорил по-французски. Даже работал переводчиком. Но никогда не был синхронистом. Много лет занимаюсь бизнесом, но все равно не чувствую себя бизнесменом. Не уверен, что я очень хороший редактор или типограф… Есть и лучше. Иначе я был бы намного богаче. Потом я все-таки издаю много книг, которые хочу издать сам. А это уже не бизнес, это так, игра, болезненное сомнение, иллюзия того, что ты что-то значишь в этом мире… То есть я, конечно, ненастоящий бизнесмен. Бизнесмены делают только то, что хотят от них заказчики. А я все-таки иногда делаю то, что хочу я сам. Я, наверное, специалист по улыбкам, по человеческим глазам, по деревьям в дачном саду, по конфетам, по совершению глупых и опрометчивых поступков, по морской волне, по любви к моим близким и родным людям. Но это уже я почти стихами заговорил. Извини.

П е т р о в а. Нет, мне очень интересно. Спасибо. Вы пишете сейчас стихи?

А р о н з о н. Очень редко.

П е т р о в а. А что такое в Вашем понимании поэзия?

А р о н з о н. Это религиозная материя. Для кого-то исповедь, для кого-то проповедь. Для меня — покаяние. Да, прежде всего, покаяние.

П е т р о в а. Прочтите что-нибудь. Пожалуйста.

А р о н з о н. Ты меня вгоняешь в краску. Ну да ладно. Вот вчера написал.

П е т р о в а. Да, грустные стихи. Рифма необычная: пастила-постирать.

А р о н з о н. Спасибо. Рифма важна в стихотворении. Но важна не только рифма. Важно чтобы был ангельский сплав смысла и звука.

П е т р о в а. Таких поэтов очень мало.

А р о н з о н. В нашей редакции уж точно их немного.

П е т р о в а. Ничего, может быть, и мы когда-нибудь откроем нового Бродского.

А р о н з о н. Надеюсь.

П е т р о в а. И я надеюсь.

(Продолжает верстать книгу.)

Презентация книги писателя Бориса Комбайнова. Банкетный зал. Издатель Аронзон уединяется в холле с Дианой Канской, женщиной 25 лет, молодой поэтессой, высокой блондинкой, похожей на Николь Кидман.

А р о н з о н. Писатель Комбайнов — хороший писатель. Он мне платит, а я его издаю и пиарю. Золотой человек.

К а н с к а я. А о чем он пишет?

А р о н з о н. Конечно, о себе. О чем еще могут писать люди!

К а н с к а я (опечаленно). Жаль, я думала, он пишет о смысле жизни.

А р о н з о н (удивленно). Ну Вы многого хотите от современных авторов…

К а н с к а я. Наверное. Я так воспитана. А в чем, по-Вашему, смысл жизни?

А р о н з о н. Мужчины или женщины?

К а н с к а я. Мужчины.

А р о н з о н. Смысл жизни мужчины — разбрасывать семя.

К а н с к а я. Оплодотворить как можно больше самок?

А р о н з о н. Да.

К а н с к а я. А смысл жизни женщины?

А р о н з о н. Выбрать лучшее семя. Лучшего самца. Чтобы он защищал ее и ее потомство.

К а н с к а я. Неужели все так примитивно?

А р о н з о н. Это не примитивно. Это божественно. Так задумано не нами.

К а н с к а я. Хорошо. Но ведь тогда возникают неизбежные проблемы. Где нам, женщинам, найти столько сильных самцов?

А р о н з о н. Выход один — полигамия. Мусульманство — в этом смысле очень мудрая религия.

К а н с к а я. Но мы-то живем в Москве. Здесь пока еще христианская культура…

А р о н з о н. Вы уверены? Я — нет. Очень многие сильные самцы живут по законам мусульманства, я имею ввиду многоженство. Правда, неузаконенное.

К а н с к а я. Все, что Вы говорите, меня слегка шокирует. Вы циник?

А р о н з о н. Что Вы?! Я романтик. Я люблю жизнь, люблю женщин, детей… У меня много друзей. Я обычный человек. Просто называю вещи своими именами. Но лучше расскажите о себе! А то я Вам совсем голову заморочил.

К а н с к а я. Я, как водится, приезжая. Приехала с Алтая. Снимаю квартиру на Коломенской, работаю в школе. Даже и не думала, что окажусь в Москве. Как-то так все само вышло.

А р о н з о н. О чем мечтаете?

К а н с к а я. Мечты мои просты. Мечтаю о семье, о доме. О муже, которого смогу воспитать.

А р о н з о н. А почему не замужем? С Вашими-то данными?

К а н с к а я. Что Вы имеете в виду?

А р о н з о н. Красоту, конечно.

К а н с к а я. Спасибо. Но, может быть, это и пугает? Отталкивает мужчин? Да и вообще, трудно выбрать… Не ожидала, что в Москве столько психов, алкоголиков и голубых.

А р о н з о н. Да, этого добра точно хватает (улыбается). Хотите, я Вам дам совет, как выбрать правильного мужчину?

К а н с к а я. Конечно, хочу. Впрочем, я думаю, это невозможно. За такой совет, наверное, нужно дать Нобелевскую премию.

А р о н з о н. Мне достаточно Вашего внимания.

К а н с к а я. Очень интересно. Итак, Ваш совет.

А р о н з о н. Имейте дело с предпринимателями. С людьми, которые занимаются своим делом. Пусть у него крошечная фирма, два человека, но своя. Пусть он занимается частным извозом, но на своей машине. Вот на таких людей можно положиться. Потому что они отвечают за себя, за свои слова. А следовательно, и за других.

К а н с к а я. А топ-менеджер в крупной фирме?

А р о н з о н. Не отвечает. Задача топ-менеджера — как можно меньше ошибаться. Значит, как можно меньше работать. Более того, любой топ-менеджер — вор.

К а н с к а я. То есть?

А р о н з о н. Топ-менеджер — это откаты, поиск выгоды для себя за деньги хозяина. Топ-менеджер всегда что-то ворует.

К а н с к а я. Например?

А р о н з о н. Например, когда в рабочее время решает свои вопросы. Тогда он ворует у хозяина время.

К а н с к а я. Неужели не бывает исключений?

А р о н з о н. Бывают. Но очень редко. Эти исключения, как водится, только подтверждают правило.

К а н с к а я. А среди предпринимателей не бывает скотов?

А р о н з о н. Бывают, конечно. Но в целом бизнес воспитывает. Ты должен быть лучше, чем ты есть на самом деле. Ты должен быть хорошим и для заказчика, и для исполнителя. Иначе просто разоришься. Клиенты не дадут заказы, а исполнители не смогут их выполнить. Бизнесмен обязан учитывать баланс интересов. Это как раз то, что нужно и в семье. Ну а теперь давайте подойдем к моему прекрасному клиенту Комбайнову, а то он, не дай бог, обидится.

Аронзон и Камская подходят к писателю Комбайнову, который стоит в окружении друзей и радостно слушает комплименты.

Сталинская 8-и этажка. Аппартаменты Аронзона, зал большой 3-х комнатной квартиры.
В зале Аронзон и Наталия Лебедева (его жена, переводчица с немецкого языка, 53 года, высокая, стройная).

А р о н з о н. Котик, ну чем будешь кормить?

Л е б е д е в а. Все уже готово. Кабачки, картошечка мятая, курочка, салатик. Мой руки и садись за стол.

А р о н з о н. Хорошо, спасибо.

Л е б е д е в а. Как на работе?

А р о н з о н. Да все без изменений. Люди, рукописи, договоры, нервотрепка… А знаешь, я все-таки счастлив! Пусть у меня маленькая фирма, но своя. Маленький доход, но мой. Трудные деньги, но заработанные честно. И нет у меня начальников. Есть заказчики. И есть исполнители. Все понятно и просто. Слава Богу, нет никаких интриг. И клиентов много постоянных. И сотрудники работают у меня годами.

Л е б е д е в а. Ты, по-моему, всегда был доволен жизнью. Ты и в редакциях газет, и в банке, в пресс-службе, и в других фирмах себя хорошо чувствовал.

А р о н з о н. Ой, нет. Это я просто виду не показывал. Когда я вспоминаю свою прежнюю работу большим начальником в крупных фирмах, я вспоминаю это с ужасом. Потому что КПД в больших фирмах очень низкий. Время там уходило в основном не на работу, а на что-то другое. На интриги в основном. Главное было — не сделать что-то, а сохранить свое место. Даже вспоминать не хочу. Иметь свое дело — это счастье! Потому что многое можно сделать, осуществить самые разные планы. Короче говоря — лучше маленький сам, чем большой зам.

Л е б е д е в а. А я сегодня не только книгу под заказ переводила, но и размещала в фейсбуке свои старые переводы из Гейне. Знаешь, очень много лайков.

А р о н з о н. Фейсбук сделал великую вещь — отменил посредника (редактора) между автором и читателем. Это очень важно. Хорошего писателя редактировать не надо. Плохого писателя, тем более, не надо редактировать. Имеющий глаза — увидит. Умный — поймет.

Л е б е д е в а. Знаешь, я сегодня поняла: сколько же написано лишних слов! Хочется написать небольшой, но целебный текст, который помог бы другому человеку. Излечил бы от болезни, от духовной хвори, помог бы взглянуть на жизнь проще и самоироничнее: Такие тексты умел писать Довлатов.

А р о н з о н. Да, Сергей Донатович был великий писатель. Он из анекдота сделал жанр.

Л е б е д е в а. Мне кажется, Довлатов сделал людей счастливыми, хотя сам жил, говорят, очень тяжело.

А р о н з о н. Да, согласен. А что для тебя счастье? Какова твоя формула счастья?

Л е б е д е в а. Моя формула счастья, чтобы ты, наконец-то, купил мне шубу, а то уже 35 лет обещаешь.

А р о н з о н. Ну это понятно. А еще?

Л е б е д е в а. Чтобы ты был сыт и доволен. Тогда ты становишься добрее.

А р о н з о н. Спасибо.

Л е б е д е в а. А твоя формула счастья?

А р о н з о н. Моя формула счастья предельно проста, но довольно пространна. Я живу по тем законам, которые сформулировал для себя уже давно. Виноват, не прав — извинись, исправь ошибку. Должен денег — верни. Если делаешь хорошее дело, но тебя ругают — не опускай руки. Работай еще активнее. Помогай родным и близким. Люби их. И, конечно, у нас есть право: обнимать не всех. И есть право уклоняться от объятий. Но быть вежливым и корректным желательно со всеми. По сути, помимо десяти заповедей, я сторонник великого стихотворения Пушкина — хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца.

Л е б е д е в а. Елки-палки, Пушкин уже все сказал. Удивительно. Ты чем сейчас займешься?

А р о н з о н. Надеюсь, что ничем. Посмотрю тупой телек. Хоть немного отвлекусь.

Л е б е д е в а. Хорошо. А я еще поперевожу.

(Расходятся в разные комнаты.)

Редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса».
В комнате три человека — Семён Аронович Аронзон, его помощница-верстальщица Алёна Петрова и посетитель Игорь Борисович Хмуров, пенсионер, прозаик, владелец земельных угодий, нажитых неизвестным путем в девяностые годы

С м и р н о в. Сёма, привет. Давно не виделись. Рад, что ты теперь издатель. Впрочем, ты всегда был при газете, при печатном станке.

А р о н з о н. Ну, я все-таки Аронзон. Мне это дело понятно с младых ногтей.

С м и р н о в. Старик, я написал книгу стихов. Она гениальная. Поверь, вся Россия ждет мою книгу! Веришь?

А р о н з о н. Конечно.

С м и р н о в. Но денег у меня нет. Есть земля. Много земли. Целый полуостров. В Москве! Возьми землю, издай мою книгу тиражом миллион экземпляров. Я написал лучшую книгу в мире. Веришь?

А р о н з о н. Ну ладно. Привози дарственную на землю, издам твою книгу.

С м и р н о в. Какой ты хитрый — ты сначала издай, а потом я тебе землю подарю.

А р о н з о н. Слушай, я что-то не пойму: кто из нас Хмуров, а кто Аронзон?

С м и р н о в. То есть?

А р о н з о н. Ну ты что, хочешь меня немножко надуть, да?

С м и р н о в. Да нет, что ты?! Ты на мне заработаешь! Озолотишься! Мои стихи нужны всей России. Веришь?

А р о н з о н. Ох, вей, дорогой, хорошо, оставь рукопись, я подумаю, позвони мне завтра.

(Смирнов уходит. Аронзон и Петрова печально смотрят друг на друга и ничего не говорят.)

П е т р о в а. Семён Аронович, а Вы любите стихи?

А р о н з о н. Конечно!

П е т р о в а. А кто Ваш любимый поэт?

А р о н з о н. Как кто? Конечно, Пушкин. У тебя разве другие приоритеты? Что ты думаешь о Пушкине?

П е т р о в а. Александр Сергеевич Пушкин, на мой взгляд, был гениальным прозаиком, повествователем, рассказчиком, романистом («Евгений Онегин», кстати, роман), но не поэтом. Его сладкозвучные стихи вполне можно пересказать прозой. Речь, разумеется, не о том, что это плохо или хорошо. Речь о жанрах. Я думаю, и в современной поэзии очень много поэтов-прозаиков. Рейн, Бродский, Евтушенко… Мы, вообще, живем в мире мифов, лжегероев и лжекумиров.

А р о н з о н. Вот уж не ожидал такого ответа. Ты какая-то нигилистка. Чему вас только в литинститутах учат? Ты, наверное, и музыку не шибко жалуешь?

П е т р о в а. Какую музыку?

А р о н з о н. Да, любую. Мне так показалось… Вот у меня любимая рок-группа — «Битлз». Неужели ты равнодушна к «Битлз»?

П е т р о в а. Не равнодушна. Но думаю, что эпстайновские «битлы» были зачинателями «попсы» и к року никогда не имели никакого отношения.

А р о н з о н. Ну ты даешь! Ты все отрицаешь. Ты так и нашу историю перепишешь… Историю России, историю мировой цивилизации…

П е т р о в а. Не перепишу. Это уже сделали. До меня.

(Продолжает верстать.)

А р о н з о н. Вот сколько тебя знаю, а все удивляюсь. Иногда мне кажется, что ты знаешь все.

П е т р о в а. Нет, я просто верстальщица, закончившая Литературный институт. И работающая не совсем по специальности.

А р о н з о н. Давай лучше поговорим о вас, женщинах. Как ты думаешь, если женщина тебя ненавидит, это проявление любви?

П е т р о в а. Почему Вы спрашиваете?

А р о н з о н (улыбаясь). Да просто так.

П е т р о в а. Конечно. Любит — будьте осторожны. Завтра может начать ненавидеть. Любовь и ненависть — это, конечно, одно и то же. Сильное чувство.
Ненавидит, кричит о тебе на каждом углу, какой ты подлец, — торжествуйте: это публичное объяснение в любви. Это просто. И это сложно. Об этом сложно сказать по-русски. Об этом легче сказать на одесском — неправильном с точки зрения грамматики — языке. В любви тоже слишком много неправильностей.

А р о н з о н. Видимо, поэтому так точен в своих текстах Жванецкий.
А вот мужчины. Мужчины нередко просто ненавидят друг друга, борясь за женщину, которая умеет любить и ненавидеть одновременно. Можно ли иметь дело с женщиной, которая вчера тебя ненавидела, а сегодня опять говорит, что ты самый, самый, самый?

П е т р о в а. Конечно, можно. И должно.

А р о н з о н. Да, женщина всегда права.

П е т р о в а. И любовь всегда права.

(Смотрят друг на друга.)

Маленький книжный магазин интеллектуальной литературы «Старый свет». Семён Аронович Аронзон и директор магазина Василий Николаевич Пудов, 55 лет, невысокий, субтильный.

А р о н з о н. Как дела?

П у д о в. Не очень хорошо. Книги — товар пониженного спроса.

(Аронзон покупает у Пудова несколько поэтических книг.)

А р о н з о н. Видимо, пришли такие времена, что книги покупают теперь только издатели и сами авторы.

П у д о в. Еще иногда библиотеки. Западные. Не наши. Сам не знаю, что делать дальше. Еле-еле свожу концы с концами, а аренду опять повысили.

А р о н з о н. Я живу только за счет графоманов. Но конкуренция огромная. Борьба за графоманов идет страшная. Как их только не ублажают. Тут один мой конкурент из издательства «Союз великих писателей» стал сочинителям даже давать звание «Народного поэта», лишь бы они у него издавались.

П у д о в. И ведь это работает. «Союз великих писателей» сейчас очень много книг издает народных поэтов.

А р о н з о н. Глупость и тщеславие — самый ходовой товар. Его всегда можно продать.

П у д о в. Да, согласен.

А р о н з о н. Книжная индустрия, увы, умерла. Я не книги выпускаю, я делаю сувенирную продукцию. Сувениры. Эти сувениры, по сути, никому, кроме самих авторов, не нужны.

П у д о в. А в Советском Союзе была книжная индустрия. И книготорг нормальный был. Книги поступали во все уголки огромной страны.

А р о н з о н. Именно. А как работали издательства! Я служил в издательстве «Известия» при Советах. Так нас заставляли делать по двенадцать корректур. И книга была книгой.

П у д о в. Да и полиграфия была на более высоком уровне. Сейчас вроде бы все красиво, но через год книга разваливается. Переплет никуда не годится. А советские книги вечные. Я уж не говорю про дореволюционные.

А р о н з о н. А почему так? Неужели мы все не умеем работать?

П у д о в. Не знаю. Вроде капитализм давно вернулся. А мы все такие же олухи царя небесного.

А р о н з о н. Видимо, это не капитализм.

П у д о в. А что?

А р о н з о н. Я думаю, что у нас в стране всегда один строй — феодализм. Есть феодалы и есть рабы. И узкая прослойка интеллигенции, которая обслуживает феодалов.

П у д о в. Ладно, деваться нам некуда. Будем работать.

А р о н з о н. Да, я никуда уезжать не хочу. Где родился, там и пригодился.

П у д о в. Ты хоть в Израиль можешь уехать.

А р о н з о н. Могу. Но я остаюсь. Пока погромов нет, будем работать.

П у д о в. Когда новинки принесешь?

А р о н з о н. На следующей неделе.

П у д о в. Хорошо. У меня как раз выплаты для тебя будут.

А р о н з о н. Вот спасибо. Тогда до скорого.

П у д о в. До скорого.

В редакции три человека — Семён Аронович Аронзон, его помощница-верстальщица Алёна Петрова и посетитель — молодой и перспективный поэт Иван Иванович Козлов, 35 лет, невысокий, полный.

К о з л о в. Вот, Семён Аронович, вырезка из «Литературной газеты»… Здесь, это, насчет конкурса. По-моему, только я, это, достоин, да, этой премии. Нужно срочно издавать книгу. Я щедро заплачу. Только это, торопитесь, нужно успеть.

А р о н з о н. Нет проблем — успеем. Я Вам дам свою лучшую верстальщицу Леночку, она сверстает за три дня. Вы все у нее утвердите, а я отправлю в печать.

К о з л о в. Но у меня это, сейчас нет денег.

А р о н з о н. Да ладно, дело поправимое. Отдадите — когда книга выйдет.

К о з л о в. Вот, это, спасибо.

Уходит.

(Прошло три дня, Алёна сверстала книгу, Козлов в письменном виде — по электронной почте — ее утвердил. Позвонил Аронзону и важно скомандовал: «В печать».)

В комнате опять три человека — Семён Аронович Аронзон, Алёна Петрова и поэт Иван Иванович Козлов.

К о з л о в. Семён Аронович, а в книге точно будут это, указаны правильные сроки выхода книги?

А р о н з о н (удивленно). То есть?

К о з л о в. Но ведь, это, на конкурс принимаются только книги, выпущенные в определенный период. Ну, помните, я Вам, это, показывал вырезку из «Литературной газеты», там, это, все правила конкурса расписаны…

В н у т р е н н и й  г о л о с  А р о н з о н а. Да засуньте вы в задницу эту вырезку! На хрен она мне нужна!

А р о н з о н. А почему Вы сейчас про это вспомнили?! Вы же утвердили книгу. Завтра она выходит из печати. Изменить, к сожалению, уже ничего нельзя.

К о з л о в. Ой, это катастрофа. Я никогда, это, не получу этой премии. Вы меня, это, подвели. Вы меня, это, обманули. Я вам, это, не заплачу ни копейки.

А р о н з о н. Я Вас понял.

В н у т р е н н и й  г о л о с  А р о н з о н а. Какой же я — баран, жалкая, ничтожная личность.

Редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон и музыкальный критик Анна Царёва, 57 лет, три месяца назад начавшая подрабатывать версткой в издательстве.

Ц а р ё в а. Скажи мне определенно: когда будут заказы?

А р о н з о н. Пока их нет.

Ц а р ё в а. Но как же так? Зачем же я изучила индизайн? Зачем ты меня обнадежил?

А р о н з о н. Ты искала подработку. Я дал тебе профессию. Мои люди учили тебя индизайну. Разве это плохо — получить новую профессию?

Ц а р ё в а. И зачем мне теперь эта профессия?

А р о н з о н. Она тебе еще пригодится. Пойми: я как работодатель не могу дать всем рыбу. Нужно дать, как сказано, удочку…

Ц а р ё в а. И что же мне теперь делать с этой удочкой?

А р о н з о н. Искать работу! Да, искать работу!

Ц а р ё в а. Я не спрашиваю, что мне делать в жизни. Я спрашиваю, как мне дальше с тобой общаться?

А р о н з о н. То есть?

Ц а р ё в а. Ну, мне ждать заказов?

А р о н з о н. У меня их сейчас нет.

Ц а р ё в а. А если будут, дашь?

А р о н з о н. Дам.

Ц а р ё в а. Если будут, точно дашь?

А р о н з о н. Дам.

Ц а р ё в а. Обещаешь, что если будут, дашь?

А р о н з о н. Дам.

Ц а р ё в а. Ты, вообще, слышишь себя со стороны?

А р о н з о н. Да. А ты?

Ц а р ё в а. Да. А ты?

А р о н з о н. Слышу.

Ц а р ё в а. Тогда дай заказы. У тебя ведь есть журналы, ты работаешь с могучими корпорациями.

А р о н з о н. Но все равно сейчас заказов нет.

Ц а р ё в а. А раньше ты мне давал заказы…

А р о н з о н. Да, давал.

Ц а р ё в а. А все равно я мало получала. Пятнадцать тысяч в июне, десять тысяч в июле…

А р о н з о н. Но ведь это подработка, я давал то, что у меня было. Ты же никогда не работала у меня в штате.

Ц а р ё в а. Да, не работала. И что же я должна теперь тебе каждый раз звонить и клянчить?

А р о н з о н. Не надо звонить и клянчить, я сам позвоню, если будут заказы.

Ц а р ё в а. Ах, так, мне не надо звонить?! Все, прощай.

(Царева хлопает дверью и убегает.)

В н у т р е н н и й  г о л о с  А р о н з о н а. Ребята, простите меня, но это ведь не я изобрел капитализм…

Редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса».
В комнате Аронзон, Алёна Петрова и писательница-пенсионерка Серафима Апполинарьевна Трунёва, 80 лет. (Она издала у Аронзона книгу о своей семье тиражом 100 экз.)

Т р у н ё в а. Семён Аронович, а Вы поможете мне продать мою книгу, которую Вы издали?

А р о н з о н (удивленно). Это же сугубо личная книга, так сказать, для семейного пользования. Кто же ее купит? Да и вообще, сейчас книги почти не покупают.

Т р у н ё в а. А у меня уже есть успешный опыт продаж… Я тираж своей предыдущей книги весь продала. И вас могу научить.

А р о н з о н. Интересно, где же Вы продавали?

Т р у н ё в а. А на паперти. Выйду на паперть и продаю. Кто-то тысячу даст за книгу, кто-то пятьсот. Меньше чем за триста пятьдесят рублей я книгу не продавала. Надо и Вам научиться на паперти торговать.

А р о н з о н. Ну куда уж мне-то, с моей физиономией, на паперть? Меня сразу прогонят.

Т р у н ё в а. Ах, да, я и не подумала. Ну придется мне самой…

А р о н з о н. Да уж, пожалуйста.

Редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса».

Аронзон и Анатолий Меерович Шниперсон, писатель 86 лет.

Ш н и п е р с о н. Семён Аронович, просчитай мне книгу тиражом сто тысяч экземпляров.

А р о н з о н (считает). Такая книга стоит пятьсот тысяч рублей.

Ш н и п е р с о н. А теперь просчитай мне книгу тиражом десять тысяч экземпляров.

А р о н з о н (считает). Такая книга стоит двести тысяч рублей.

Ш н и п е р с о н. А теперь просчитай мне книгу тиражом одна тысяча экземпляров.

А р о н з о н (считает). Такая книга стоит пятьдесят тысяч рублей.

Ш н и п е р с о н. А теперь просчитай мне книгу тиражом один экземпляр.

А р о н з о н (считает). Такая книга стоит двадцать тысяч рублей.

Ш н и п е р с о н. А теперь просчитай мне книгу тиражом сто миллионов экземпляров.

А р о н з о н. Анатолий Меерович, а больше ничего считать не надо?

Ш н и п е р с о н. А зачем ты ругаешься? Я на тебя обиделся. А ведь ты мог бы заработать вагон денег…

А р о н з о н. А зачем мне вагон денег?

Ш н и п е р с о н. Ну как зачем? Бросил бы работать.

А р о н з о н. Я не хочу бросать свою работу, мне она нравится.

Ш н и п е р с о н. Ну как знаешь, я тебе еще позвоню.

А р о н з о н. Хорошо.

(Шниперсон уходит.)

Редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса».
В комнате Семён Аронович Аронзон и его помощница-верстальщица Алёна Петрова.

Аронзон говорит по телефону.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Алло, это издательство?

А р о н з о н. Да.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А это «Книжно-журнальная логистика», я курьер, я возле метро, иду к вам за книгами. Мне велели десять книг забрать.

А р о н з о н. А каких книг?

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А мне не сказали.

А р о н з о н. Как же я Вам выдам десять книг, если Вы не говорите — каких?

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Что же мне делать?

А р о н з о н. Позвоните в Вашу фирму и спросите, за какими книгами Вас послали.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Понял.

(Пауза. Через 3 минуты раздается новой звонок.)

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Алло, это «Книжно-журнальная логистика», а почему Вы книги нашему курьеру не отдаете? Мы же Вам все проплатили.

А р о н з о н. А какие книги Вам отдать?

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Ну, мы же проплатили. Вы что, не знаете?

А р о н з о н. Не знаю. Я в год триста пятьдесят наименований книг издаю.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А… ну это… «Диалоги о поэзии», десять штук.

А р о н з о н. Хорошо. Такие книги есть. Пусть Ваш курьер заходит.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Спасибо.

А р о н з о н. Спасибо.

Редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса».
В комнате Семён Аронович Аронзон и его помощница-верстальщица Алёна Петрова.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Здравствуйте, это Вас из Петербурга беспокоят. У вас есть в продаже книга про Ивана Елагина?

А р о н з о н. Нет.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Точно нет?

А р о н з о н. Нет.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А где она может быть?

А р о н з о н. Не знаю.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Может быть, все же знаете?

А р о н з о н. Попробуйте позвонить в магазин «Фаланстер»!

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А если и там нет?

А р о н з о н. Ничем не могу Вам помочь. Я эту книгу не выпускал, у меня ее нет.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А Вы знаете, мне очень нужно. У меня начальник любит стихи Ивана Елагина. Попросил найти.

А р о н з о н. Послушайте, ну, пожалуйста, оставьте меня в покое!

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А зачем Вы меня оскорбляете! Вы меня послали.

А р о н з о н. Нет, я Вас не посылал.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Но ведь Вы хотели меня послать.

А р о н з о н. Нет.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Все равно Вы трамвайный хам, у нас в Петербурге так хамить не принято!

А р о н з о н. Хорошо. Извините. Я больше не буду.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Извиняю. А где же мне найти книгу про Ивана Елагина?

А р о н з о н. Позвоните в магазин «Фаланстер». телефон можно найти в Интернете.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Договорились. Спасибо.

А р о н з о н. Не за что.

Редакция издательства и литературного журнала «Пегас Парнаса».
В комнате Семён Аронович Аронзон и его помощница-верстальщица Алёна Петрова.

П е т р о в а. Семён Аронович, а кто такой гениальный писатель? Дайте дефиницию.

А р о н з о н. Гениальный писатель — это гениальный писатель, которого ненавидит (ненавидело) государство. То есть сначала тебя прессуют, или даже убивают, потом возвеличивают. Иначе — нельзя.

П е т р о в а. А кто такой хороший писатель?

А р о н з о н. Хороший писатель — это хороший писатель, заказавший в моей типографии тираж своей книги.

П е т р о в а. Понятно. А кто тогда очень хороший писатель?

А р о н з о н. Очень хороший писатель — это писатель, заказавший в моей типографии две (или более) своих книги.

П е т р о в а. А плохой писатель?

А р о н з о н. Плохой писатель — это графоман, у которого нет денег.

П е т р о в а. А самый плохой писатель, отвратительный?

А р о н з о н. Отвратительный писатель — это графоман, у которого, по его словам, нет денег, но он все равно заказал книгу в другом издательстве.

П е т р о в а. Давайте теперь поговорим об издателях.

А р о н з о н. Хорошо. Ты хочешь спросить, кто гениальный издатель?

П е т р о в а. Да.

А р о н з о н. Гениальный издатель — это редактор-издатель толстого журнала «Старые карасики» Жорж Обнаглевский, который получает на свой журнал дотацию от государства и печатает в нем свои стихи и стихи своей жены.

П е т р о в а. А хороший издатель? Просто хороший, не гениальный…

А р о н з о н. Хороший издатель — это хороший издатель, сумевший выбить деньги из книготорга.

П е т р о в а. А бездарный издатель?

А р о н з о н. А вот бездарный издатель — это издатель, который за все платит сам.

П е т р о в а. Понятно.

(Продолжает верстать.)

Офис (подвальное помещение) крупной книготорговой конторы. Аронзон и Юрий Эдуардович Никитин-Сытин, 70 лет, опытный книготорговец.

Н и к и т и н-С ы т и н. Ну привет, Семён Аронович, опять своих графоманчиков приволок?

А р о н з о н. А куда, Юрий Эдуардович, я от них денусь? Они мои кормильцы. Вы же понимаете…

Н и к и т и н-С ы т и н. Понимаю, понимаю.

А р о н з о н. Вот издал писателя Бориса Комбайнова, Правда, у него такая фамилия. Даже не псевдоним.

Н и к и т и н-С ы т и н (листает книгу). Это же дерьмо. Никто это дерьмо читать не будет. Большие магазины такую книгу не закажут.

А р о н з о н. А я заплачу. Вам заплачу за распространение этой книги.

Н и к и т и н-С ы т и н. Заплатишь? Ну ладно, дай я еще посмотрю… Аннотация там есть? Есть. В общем, наверное, можно будет что-то для тебя придумать.

А р о н з о н. Я заплачу сегодня. Десять тысяч рублей. За то, что Вы поставите эту книгу в крупные магазины — в Московский дом книги, «Библио-глобус», «Москву».

Н и к и т и н-С ы т и н. Ладно, согласен. Предложу им. Книга нормальная. Аннотация хорошая. А что, ты растешь… Книги у тебя стали лучше получаться. Молодца! Завтра отвезем твой шедевр в книжные магазины.

Аронзон протягивает Никитину-Сытину 10 тысяч рублей.

Н и к и т и н-С ы т и н. Деньги в руки не суй, положи на стол.

А р о н з о н. Понял. Спасибо.

Н и к и т и н-С ы т и н. Да ладно. Заходи еще.

Аронзон уходит.

Редакция издательства «Пегас Парнаса». Аронзон и Эдуард Прямых-Дуринич, издатель альманаха «46 параллель» из города Ессентуки. Беседуют на повышенных тонах.

А р о н з о н. А почему Вы считаете, что я непорядочный человек? Вы ведь меня даже никогда раньше не видели. Сегодня увидели впервые.

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Да, я Вас, действительно, раньше не видел, но Вы все равно непорядочный человек. Хотите я Вам скажу, почему я так считаю?

А р о н з о н. Очень хочу. Я Вас как раз об этом и прошу.

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Вы не включили меня в свою трехтомную антологию современной поэзии, которую составили и выпустили в «Пегасе Парнаса».

А р о н з о н. Понятно. А еще, что я сделал непорядочного? Огласите, как говорится, весь список.

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Вы не пришли на мой литературный вечер в Москве, хотя я Вас пригласил. И не вручили мне грамоту лауреата журнала «Пегас Парнаса», который Вы издаете.

А р о н з о н. А еще?

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Вы заступились за человека, который совершил неблаговидный поступок. Вы по-прежнему печатаете автора, который допустил плагиат.

А р о н з о н. Но ведь я печатаю те стихи, которые он написал сам. Да, человек оступился, но нельзя же за это его на всю жизнь лишать слова.

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Нужно. Украл один раз — украдет еще. А Вы его морально поддерживаете.

А р о н з о н. Да, поддерживаю. В чем еще я виноват? Или это все?

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Да, это все.

А р о н з о н. Но где же тут м о я непорядочность? Может быть, Вы все-таки погорячились?

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Да, не исключаю, что я погорячился. Извините.

А р о н з о н. Спасибо. А писателям, которым Вы разослали письма, обвиняющие меня, не хотите ничего сказать-написать? Например, о том, что Вы передо мной извинились?

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Нет, не хочу. И не буду. А то меня не правильно поймут.

А р о н з о н. Ну хорошо. Не хотите — как хотите. Желаю Вам добра и благополучия.

П р я м ы х-Д у р и н и ч. И я Вам желаю добра и благополучия.

А р о н з о н. Ставим точку.

П р я м ы х-Д у р и н и ч. Ставим точку.

П р я м ы х-Д у р и н и ч уходит.

Редакция издательства и журнала «Пегас Парнаса». Аронзон беседует по телефону с Иосифом Рабиновичем, пожилым писателем, 73 лет, из Израиля.

Р а б и н о в и ч. Сёма, привет, это Ёся. Мне кажется, ты мне не додал коробку моих книг.

А р о н з о н. Почему ты так решил? И почему ты звонишь сейчас, когда уже прошло несколько месяцев?..

Р а б и н о в и ч. Да я недавно увидел, что мои книги продаются в твоем интернет-магазине, вот и решил, что ты мне коробку моих книг не додал. А сам продаешь… Хочешь на мне нажиться?..

А р о н з о н. Ах, Ёся, Ёся!.. У меня есть каждодневная возможность спереть коробку книг. Но кому же они нужны?! Куда их девать?! А книги (два экземпляра) я выставил в свой интернет-магазин, чтобы сделать им рекламу. Увы, ни одной твоей книги я пока не продал.

Р а б и н о в и ч. Хорошо, я теперь все понял. Я тут еще одну эпохальную книженцию написал.

А р о н з о н. Спасибо, Иосиф. Жду.

Р а б и н о в и ч. Пока, Семён. До встречи.

А р о н з о н. Пока. До встречи.

(Кладут трубки.)

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон и Алёна Петрова.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Алло, это книжный интернет-магазин?

А р о н з о н. Это редакция. И у нас есть свой интернет-магазин. Все верно.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А чо вы, в натуре, заказ не доставляете?

А р о н з о н. Какой заказ?

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Я у вас заказал книгу «Бандитский Петербург». А вы все паритесь…

А р о н з о н. А, может быть, следует повежливее говорить?

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Ну ты чо, в натуре, я же давно жду.

А р о н з о н. Скоро пришлем. Примерно через неделю.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Ну лады, не тяните там, мы ждем.

А р о н з о н. Хорошо.

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон и Татьяна Мухина, главный бухгалтер издательства «Пегас Парнаса», 35 лет, высокая, полная.
(Мухина передает счета Аронзону.)

А р о н з о н. А почему за офис так много?

М у х и н а. Ой, это я ошиблась, на самом деле, это сумма не только за аренду офиса, но также и за работу уборщицы. Я раньше ее в зарплатной ведомости подавала.

А р о н з о н. Ну так и подавайте документы, как обычно! Вы что мне, вообще, приносите?! У меня нет таких денег! Лучше бы вы мне заказчиков и покупателей книг привели! Почему вы неделю болели? Кто вам разрешал болеть?! Я запрещаю болеть в моей фирме!

М у х и н а. Я не виновата. Грипп сразил. Больше не повторится (улыбается). Я и болела-то за последние пять лет всего два раза.

А р о н з о н. Ну хорошо, Танечка, извини. Это я сорвался. Просто уже нет сил весь этот груз тянуть. А тут еще эти счета!

М у х и н а. Я понимаю. Ничего, скоро из «Библио-глобуса» обещали заплатить и прислать деньги на счет. Они все-таки наши книги продают.

А р о н з о н. Да, они и «Москва» еще продают. И на том спасибо.

М у х и н а. Я пойду тогда?

А р о н з о н. Да, иди, конечно. Как деньги придут — позвони мне.

М у х и н а. Да, сразу позвоню. До свидания.

Мухина уходит.

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон, Алёна Петрова и поэтесса Арова, 32 лет, красивая, высокая.

А р о в а. Ты знаешь, Сёма, я хочу славы. Давай замутим какой-нибудь нормальный фестиваль, в Париже, например. У меня подруга Людка, у нее друг Пьер Карден. У Пьера несколько вилл всегда пустых, он нас ждет. Давай замутим нормальный фестиваль, Сема, я хочу славы. А то я пришла на «Лапу Азора», это такая фигня!

А р о н з о н. Почему?

А р о в а. Да потому! Там ни одного зрителя не было, одни поэты, а мне слава, Сёма, нужна. Я сейчас выступаю в Барвихе, меня народ любит, мои книжки все хотят купить, но их нет, я не хочу издавать за свой счет, пусть их нормальные издатели издают. И фестиваль давай замутим нормальный, у меня отец начальник и дядя начальник, я тоже хочу быть начальником, я легкообучаемая, все могу. Ты в меня веришь, Сёма?

А р о н з о н. Да.

А р о в а. Ну спасибо, Сёма, давай замутим какой-нибудь нормальный фестиваль…

А р о н з о н. Хорошо. А кто деньги даст?

А р о в а. Так ты и дашь. У тебя денег полно. У евреев всегда деньги есть.

А р о н з о н. Я, видимо, неправильный еврей. У меня денег никогда нет.

А р о в а. Это ты просто скромничаешь. Все у тебя есть. Давай фестиваль замутим, Сёма.

А р о н з о н (обреченно). Ну, хорошо, я подумаю.

А р о в а. Вот это дело. Давай я тебе на следующей неделе позвоню. Ты свои деньги вернешь. Вложишь в меня — и вернешь. Даже еще заработаешь.

А р о н з о н. Хорошо, давай на следующей неделе созвонимся.

Арова уходит.

Редакция издательства и журнала «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон и Алёна Петрова.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Здравствуйте, я написал четыре тысячи двести тридцать два сонета. Хочу у вас в журнале напечатать.

А р о н з о н. А Вы какие сонеты пишете — французские, английские, итальянские?

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Вы что, издеваетесь? Я русские сонеты пишу.

А р о н з о н. Я Вас понял. Нам, наверное, это вряд ли подойдет. Вы лучше в журнал «Новый мир» обратитесь.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. А там возьмут?

А р о н з о н. Думаю, что возьмут. Их подлинная поэзия всегда интересовала и интересует.

Г о л о с  в  т е л е ф о н н о й  т р у б к е. Спасибо. Я им позвоню. Телефон, наверное, можно, в Интернете найти?

А р о н з о н. Да, конечно.

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон и Алёна Петрова.

П е т р о в а. Семён Аронович, а что такое профессионализм?

А р о н з о н. Профессионализм — это когда тебе за твою работу (пусть даже не самую лучшую!) платят деньги. Других критериев нет. И профессионалов нет. Все относительно.

П е т р о в а. А Вы профессионал?

А р о н з о н. В моем понимании — да. А в философском смысле, конечно, нет. Я умею (и то только отчасти!) зарабатывать деньги. Продавать услугу. Грубо говоря, к наемному труду добавлять свои двадцать процентов. И все. Арифметика тут простая. В университете для этого учиться необязательно.

П е т р о в а. Я думаю, Вы не правы. Все-таки бизнес — это еще и умение предложить рынку какую-то новую услугу, быть нужным.

А р о н з о н. Я даже не знаю, какую услугу я могу еще предложить. Человек имеет глупость думать, что он писатель, что его творения кому-то нужны. Я его не разубеждаю в этом. Вот и вся моя услуга. Я торгую человеческой глупостью.

П е т р о в а. Этим товаром тоже надо уметь торговать.

А р о н з о н. Этот товар вечен.

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон, Алёна Петрова и писатель Константин Помидоров-Огурцов, 60 лет, полный, лысый.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Семён Аронович, Вы можете меня сделать известным писателем?

А р о н з о н. Конечно, могу.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. А что для этого нужно?

А р о н з о н. Деньги.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Ну, это понятно. А что еще? Какие стратегии есть? Какой имидж Вы мне посоветуете?

А р о н з о н. По-моему, все просто. У с п е ш н ы й русский писатель борется с властью. Боролся Солженицын, борется Лимонов. Теперь в ряды оппозиционеров радостно влились и Дмитрий Быков, и Людмила Улицкая…

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Но я тоже борюсь с властью, но у меня нет никакой известности.

А р о н з о н. Это легко исправить.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. О, это интересно! Что же я должен сделать?

А р о н з о н. Сесть. Да, сесть в тюрьму. Хотя бы на два года. Да, если Вам дадут «двушечку», это будет очень хорошо.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Нет, я так не согласен. Я хочу быть известным, а в тюрьму не хочу. «Двушечка» — это слишком.

А р о н з о н. Ну что ж, тогда — деньги. Только деньги. Миллиона два-три долларов. Как минимум.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. А у меня еще талант есть…

А р о н з о н. А талант много у кого есть.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Это все, что Вы можете мне сказать?

А р о н з о н. Да, это все.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. В каком все-таки ужасном мире мы живем! Таланту некуда податься.

А р о н з о н. Увы, это правда.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. А если я спонсора найду?

А р о н з о н. Мир станет лучше.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Тогда я попробую. Я Вам еще позвоню. Есть у меня пара-тройка знакомых.

А р о н з о н. Хорошо. Буду ждать.

Помидоров-Огурцов уходит.

Аронзон дома. Один.

Н е з н а к о м ы й  в н у т р е н н и й  г о л о с. Здравствуй, брат. Я опять с тобой говорю во сне.

А р о н з о н. Сон — это тоже жизнь. И раз я снюсь тебе — значит, мы оба живы.

Н е з н а к о м ы й  в н у т р е н н и й  г о л о с. Мы сделали очень много ошибок, доказывая самим себе собственную глупость. Я это знаю. Именно этого я и не вынес.

А р о н з о н. А я научился понимать людей, не говоря с ними.

Н е з н а к о м ы й  в н у т р е н н и й  г о л о с. Знаю, знаю, о тебе у нас есть информация. Ты стал тем, кем стал. Ты стал другим.

А р о н з о н. Мне стыдно, что я люблю не всех. Иногда мне приходится улыбаться отвратительным, самовлюбленным и глупым людям…

Н е з н а к о м ы й  в н у т р е н н и й  г о л о с. Все равно улыбайся. Ты не имеешь права на ненависть. Ненависть — слишком земное и простое чувство. А у тебя другие задачи.

А р о н з о н. Какие же?

Н е з н а к о м ы й  в н у т р е н н и й  г о л о с. Ты информатор. Ты информируешь одну тонкую материю о другой. И наоборот. На тебе очень большие задачи.

А р о н з о н. Наверное, ты прав. Но я немного устал. Вот и жена сейчас в командировке. Я без нее не могу.

Н е з н а к о м ы й  в н у т р е н н и й  г о л о с. Ничего, я тебе помогу. Завтра у тебя опять будет энергия.

Д р у г о й  Н е з н а к о м ы й  в н у т р е н н и й  г о л о с. Спасибо, брат.

Аронзон засыпает.

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон, Алёна Петрова и писатель Константин Помидоров-Огурцов, 60 лет, полный, лысый.

А р о н з о н. Рад Вас снова видеть, Константин Исаевич. Неужели деньги раздобыли?

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Да, раздобыл. Мир не без добрых людей. У меня жена в совете директоров банка «Омега». Она сказала, что ради меня готова выделить десять миллионов долларов.

А р о н з о н. Считайте, что Вы уже знаменит. За десять миллионов мы сделаем из Вас нового Пелевина. Или Быкова. Или на худой конец Льва Толстого.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Деньги у меня в чемодане. Я Вам верю. Но все-таки я бы хотел, чтобы Вы подготовили Договор.

А р о н з о н. Разумеется, Договор у Вас будет завтра.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Хорошо, я завтра опять приду. И принесу деньги. Главное, чтобы я стал знаменит. А то читать некого. Никто из писателей жизни не знает. Улицкую читать невозможно. Прилепин пишет про Соловки двадцатых годов языком сегодняшнего дня. Да и классики наши не лучше. Чехов — фельетонист, мастер по рассказыванию анекдотов.

А р о н з о н (чуть заметно улыбаясь). И жизни не знает.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Совершенно не знает. Куприн — вообще очеркист, а не прозаик. Бунин скорее поэт, чем прозаик.

А р о н з о н. Нет возражений. Я уверен в Вашем успехе. Завтра Договор будет готов. Спасибо. До завтра.

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон, писатель Константин Помидоров-Огурцов и два молодых накаченных человека коротко постриженных.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в (открывая чемодан). Здесь ровно десять миллиона. Теперь я хочу посмотреть Договор. Ну и, конечно, я надеюсь, Вы понимаете, какую ответственность Вы на себя берете.

А р о н з о н. Да, конечно. Более того, я не возьму эти деньги до тех пор, пока Ваши юристы не изучат Договор и мои предложения. А Договор я подготовил. (Отдает его Помидорову-Огурцову.) А пока на словах изложу план действий. Для начала мы напечатаем Ваш новый роман в одном из толстых журналов, потом издадим этот роман как книгу. Поставим этот роман в большие магазины. Проведем пресс-конференцию, пригласим и оплатим лучших литературных критиков. Наши блогеры будут писать о Вас день и ночь на протяжении нескольких месяцев. Потом мы Вам дадим специального человека, который поможет Вам написать на основе Вашего романа пьесу и сценарий фильма. Поставим спектакль, cделаем фильм. Потом придумаем ход, чтобы поначалу Ваш фильм запретили, как, например, фильм Алексея Учителя про царя. О Вас заговорит вся Россия. А значит, признает и Запад. Думаю, у нас будут все шансы побороться за Нобеля.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Да, это как раз то, что мне нужно.

А р о н з о н. Ну вот и отлично. Вот Вам договор. Здесь все расписано буквально по шагам. Как изучите — звоните, и мы встретимся.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Хорошо. До свидания.

(Забирает Договор и уходит.)

Редакция издательства «Пегас Парнаса». В комнате Аронзон и Алёна Петрова.
Звонит писатель Помидоров-Огурцов.

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Семён Аронович, добрый день. Прошу меня извинить, но жена передумала давать деньги. У них в банке какие-то проблемы.

А р о н з о н. Ничего страшного. Желаю Вам удачи!

П о м и д о р о в-О г у р ц о в. Спасибо.

Аронзон дома вместе с женой.

Л е б е д е в а. А в Болгарии очень сильно упали цены на недвижимость. Двухкомнатную квартиру на Солнечном береге, в пяти минутах от моря, можно купить за двадцать тысяч евро. Такие сбережения у нас есть. Давай туда переедем. Квартиру в Москве сдадим и будем себе спокойно жить на море. Ты отдохнешь от своих сумасшедших клиентов, я тоже передохну.

А р о н з о н. Я не возражаю.

Л е б е д е в а. Тогда решено.

Двухкомнатная квартира на первом этаже в Солнечном береге. Садик. Розы, рядом бассейн. Апрель.
В садике Аронзон и его жена.

А р о н з о н. Как все-таки здесь хорошо! Особенно сейчас, в апреле. Все расцветает, воздух теплый. И туристов еще очень мало. Какая-то соловьёвская «Асса».

Л е б е д е в а. Да, мы все правильно сделали. Квартира у нас хорошая. Свой садик. До июня в нашем комплексе народа точно не будет, можно спокойно отдыхать, гулять по пляжу.

А р о н з о н. Я, может быть, постепенно возобновлю выпуск журнала и книг. А что, интернет тут работает нормально. Буду делать электронные книги. Все-таки без работы мне скучновато.

Л е б е д е в а. Главное — не перенапрягаться. А деньги будут — будем путешествовать побольше. А то мы пока только в Бургас ездим.

А р о н з о н. Бургас прекрасен. Это очень необычный (для меня) город. Он похож сразу на многие города, которые мне особенно дороги. На Варну и Париж, Нион (в Швейцарии) и Феодосию, Берлин (особенно районы Шарлоттенбург-Норд и Шпандау) и Москву (Арбат)…

Л е б е д е в а. Да, красивый город.

А р о н з о н. Да, согласен. Это город черепичных крыш и невероятных балканских гусей гларусов, которые по ночам орут как коты. Бургас — это чистота и, вместе с тем, странная славянская разухабистость. Бургас — это чистое море и утренние рыбаки, стоящие на пирсе. Это недорогие магазины и русская речь. Это памятник Пушкину и улица Лермонтова.

Л е б е д е в а. А еще Бургас — это первая русская эмиграция. Бургас — это новая русская эмиграция, то есть мы. Бургас — это приморский парк, через который очень удобно спускаться к морю. Это пальмы и березы. Это город, который храним Николаем Чудотворецем.

А р о н з о н. Бургас — это, в конце концов, хороший мэр Димитр Николов, которого хвалят все наши знакомые бургасцы. Бургас — это город любви. Потому что я люблю этот город. Потому что этот город любит меня. Да и в Солнечном береге прекрасно. Всего полчаса пешком — и мы в Несебре, самом красивом городке мира, которому три тысячи лет.

Л е б е д е в а. А здесь, в Солнечном, много магазинов, что меня вполне устраивает. И кинотеатры есть. Кстати, давай сходим в кино, тут новый фильм из России привезли. Режиссера я не запомнила, а сценарий какой-то необычный человек написал, я еще обратила внимание на афише на смешную фамилию сценариста — Огурцов-Помидоров. Ты такого не знаешь.

А р о н з о н. Знаю. Но в кино, наверное, не пойду. Давай лучше на море сходим.

Л е б е д е в а. Хорошо, давай. Я рада, что ты любишь море. А про дела ты, слава Богу, вспоминаешь не так часто.

А р о н з о н. Да, я понял, что г л а в н о е в жизни, я теперь вывел более короткую формулу счастья. Я хочу быть рядом с тобой, потому что люблю тебя. Это и есть моя формула счастья.