Свежий Номер

№ 3 (149), 2017

Наш век поражен и заражен вирусом постмодернизма; в нем смех — это не вопрошание Сократа, а проявление безответственности; в нем смерть запретна, а небо пусто. Слово в такой атмосфере утрачивает исконный смысл, перестает быть тем, чем было создано — самой важной единицей текста, с потенциалом разворачивания в целое повествование. Верлибр, любуясь собой и играя словом, как щенок фантиком, убивает стихотворную строку, потому что стержень ее — слово — не значим, не нужен, отринут и высмеян. Да и не верлибр тоже: если стихи в первую очередь стремятся быть концептуальными, то слово нивелируется, низводится до игры пресыщенного ума, унижая стих мусорным образом и глагольной рифмой.
И вот — Сергей Арутюнов. Поэт настолько классицистичный, что мог бы показаться бронзовым, если бы отточенный его стих не пламенел даже на бумаге. «Апостасис», девятая книга стихов Арутюнова, снова дарит нам ощущение стиха как вещи в себе и слова как первоосновы. Слово как Логос — да, тот самый, гераклитовский огонь, потому что воды и вялости в стихах Арутюнова не может быть изначально, ведь слово для него — все.
Весь стихотворный текст, пронизанный ощущением Логоса-Слова и Слова, которое Бог; текст, взявшийся будто из каменоломен творения; текст, в котором ненужное отсечено не потому что «мешает», а потому что немыслимо — этот текст создает пространство книги, из которого трудно вернуться в мир трех измерений, если ты в «Апостасисе» вышел в четвертое.
И поэтому слово, стих и текст — высшее благо, хлеб, плоть:

Выверенность образа — вопрос поэтической этики, хоть это и немодное нынче суждение.
Арутюнов же стоит над модой и над духом века сего:

И не вызов небу и времени звучит, но боль мира, пропущенная через себя:

Апостасис — это отступление, отступничество. Что означает название книги у автора, который настолько придирчив к каждому своему слову, который из сотен всегда находит одно, самое верное?
Отступничество от духа века сего. «Не надейтеся на князи, на сыны человеческие, в них же несть спасения». Герой автора — вернее, тот голос автора, которым он говорит с читателем со страниц «Апостасиса», в первую очередь взывает к Богу по примеру первого поэта-псалмопевца, взывает из глубины, из бездны, de profundis.
Слово, как земное воплощение Бога — тому залог.

Небо «Апостасиса» не пусто, оно открыто, оно соединяется с дольним миром связующей нитью стиха; тут стих — и молитва, и разговор, и шепот, и надежда, и обещание, и сама жизнь.

Поэзия жива, пока так живо слово и так живет стих.