Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовАлександр ТИМОФЕЕВСКИЙ
КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ
ПОЭТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В ВИРТУАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ А. Злобину
Одетый в барахло, в рубахе домотканой рисует нам Пабло пейзаж довольно странный. Сперва карандашом, а после акварелью по контору прошел. С какой, однако, целью? Начнет карандашом и все потом замажет. А было хорошо, пожалуй, лучше даже. Рисует петушка, кладет на птичку рыбку. Жизнь рыбки коротка, наверх ложится скрипка, и гаснет рыбий глаз, замазанный пастелью. Морочит мастер нас всей этой канителью. Да нет, у Пикассо такие штуки кстати. В работе дело все, отнюдь не в результате. Вот замалеван холст, и все закрыты темы. Лишь петушиный хвост цветет, как хризантемы.
КАРАНДАШ
Что я любил на свете:
Окошко распахнуть, Смотреть в ночи, как светел Над миром млечный путь, Замерзшую рябину Любил размять в руке, Любил с горы в равнину Нестись в грузовике, Когда подобно длани Внизу простор простерт, Стоять, стихи горланя И не держась за борт. Любил, как пахнут травы В передзакатный час И море блеск, что равен Сиянью детских глаз. Еще — очарованья Неповторимый миг, А к муке расставанья Я так и не привык. АКВАРЕЛЬ
Он скрыт был горной чащей
И выглянул сейчас Огромный и блестящий, Как человечий глаз. Он смотрит из-за хвои, Бездонен и глубок, Гигантский сгусток воли, А может, просто Бог. О, море! Ты и воля, И молодость, и Бог, То серым волком взвоешь, То — сизый голубок. ГУАШЬ
Стоять, расставив ноги
И не держась за борт, И знать, что вдоль дороги Морской простор простерт, Что море недалеко И выглянет сейчас С туманной поволокой Его огромный глаз. ТЕМПЕРА
Любил я слушать рокот,
На море заглядясь, В туманный с поволокой Его огромный глаз. О, если б возвратиться В тот самый час и миг, Когда к его водице Впервые я приник. Когда любил до дрожи Я волю юных лет, Что мне была дороже, Чем истина и свет. За этой самой волей По тропочке в лесу, Бывало волком воя, На брюхе проползу. Разнузданной и дикой Была моя гульба, Прости меня, расстригу, Лукавого раба. Прости меня, о, Боже! Дарить я не умел, Всегда дарил я больше, Того, что я имел. Отсюда недостача По каждой из статей, Я душ чужих растратчик, А пуще всех — своей. По коридорам странным Бездумен и нелеп Я для прекрасной панны Пронес андриев хлеб. САНГИНА
Раздаривал подарки,
Бездумен и нелеп, И за спиной татарки Пронес андриев хлеб. Тем темным коридором Бреду я вспять и вспять, И совести укорам Не знаю, что сказать. ПАСТЕЛЬ
О, море! Ты и воля,
И молодость, и Бог, То серым волком взвоешь, То — сизый голубок. О, если б возвратиться В тот самый час и миг, Когда к твоей водице Впервые я приник… Я сам, как этот вздорный Бушующий рассол, То ласков я как море, То холоден и зол. Дурной или хороший, Тверез я или пьян, Во мне живет Алёша, И Митя, и Иван. ГРАФФИТИ
Безудержной и дикой
Была моя гульба, Прости меня, расстригу, Лукавого раба. Не вспомнят старожилы, Каким я был тогда: Веселым и двужильным И как давал дрозда. И ямбом, и хореем Про этот наш бедлам, И русским, и евреям, И для различных дам. Умел я веселиться, И мне везло в любви. И я читал девицам Стихи про большеви... УГОЛЬ
С той самой ненаглядной
Заночевать в стогу… Просить кукушку, — ладно, Скажи еще — ку-ку! — Сесть в поезд так, на счастье, И выйти наугад, И через ельник частый, Куда глаза глядят, Касаясь паутины, Рубя ее лицом Под моросящим, длинным Сентябрьским дождецом. МАСЛО
Что я любил на свете —
Окошко распахнуть, Смотреть в ночи, как светел Над миром Млечный путь. По хвойному, по насту Без цели напролом Брести сквозь ельник частый Под ситничным дождем. Любил осенней ночью, Захоронясь в стогу, Природы многоточье — Кукушкино ку-ку. Промерзшую рябину Любил размять в руке, Любил по серпантину Кружить в грузовике. Орать, стихи горланя, И не держась за борт, Парить себе с орлами — И никаких забот, Чтобы хлестали ветки Меня на вираже, Чтоб запах моря едкий Я чувствовал уже. И значит, недалеко... И выглянет сейчас С туманной поволокой Его огромный глаз. ВИНСЕНТ ВАН ГОГ
Ты смотришь с четырех своих портретов
Как человек терзаний и сомнений, Как демиург, не знающий запретов, Ловец остановившихся мгновений. Стань темою моих стихотворений. Ты так легко загрунтовал мне душу, Винсент Ван Гог с ума сошедший гений Оранжево-зеленых завитушек. И. К. АЙВАЗОВСКИЙ
У Айвазовского девятая
Идет волна с девятым нумером, Как сосчитать ее, горбатую, — Художник не ответит. Умер он. На нас идет волна фронтальная, За ней вторая, боковая, И где-то катится фатальная, Единственная, роковая. * * *
Пустынно, ветрено и зыбко
И отвратительно для глаз. Земля болтается, как зыбка, Продавливается, как матрас. А осень шепелявит вяло: Ну что ж, что я вам не мила, Все, что пожухло и увяло, Я убрала и подмела. И от всего земного шара Остался бабкин огород, Где тыква так и пышет жаром От прошлых солнечных щедрот. * * *
Мы опять говорим не о том.
Осень вышла внезапно из леса И рассыпалась ржавым листом, И скрипит под ногами железом. Нам себя же придется винить, Если вдруг мы на осень наступим. Я тут Богу хотел позвонить, Говорят, абонент недоступен. Мимо нас все на скейтах бегут, Так торопятся, видно, им к спеху. Где-то празднуют, слышен салют, И по парку разносится эхо. Но когда те пойдут на войну, А другие пойдут в магазины, Мы с тобой соберем тишину, Как грибы, и уложим в корзину. ПОДРАЖАНИЕ ПУШКИНУ
Я не сплю, хоть в доме тьма,
Свет, должно быть, отключили. Ход часов, настырный, чинный, Сводит медленно с ума. Болтовня трех бабок вещих, Сонной ночи мрак зловещий. Жизнь скребется, словно мышь. Что же этот шорох значит, Кто-то умер или зачат? Я окликнул, ты молчишь. И ни горького упрека Или тайного намека, Чтоб я понял и постиг Твой таинственный язык. ДРУЗЬЯМ
Друзья мои ушли давно,
А я один зачем-то выжил. И вот сижу, гляжу в окно И пялюсь в небо — вдруг увижу? Так, шутка, но когда-нибудь, Душа, достигнув идеала… И тут меня кольнуло в грудь — Когда-нибудь уже настало. Метаморфозы бытия Никто не согласует с нами… Возможно, лучшее из я Уже гуляет там с друзьями. Идем небесною Москвой И видим, катит по Арбату Троллейбус синенький такой, Совсем как в песне у Булата, А на Лубянке сплошь сады Цветут в любое время года, Нет ожидания беды И нет железного урода, Есть только пенье птиц и май, Согласное вещей теченье. Вглядись получше и внимай, Поймешь свое предназначенье. И для меня открылось вдруг, Что глазу было незнакомо, Нет смерти, разомкнулся круг, Бескрайность вместо окоема, И нет конца у тех аллей, Где я иду от счастья плача. Как я не понял, дуралей, Что и не может быть иначе, Что я уже среди своих, Ну пусть не весь, пусть на две трети. А на земле остался жмых, Отжимки лишь на этом свете. Александр Тимофеевский — поэт, родился в 1933 году в Москве. Окончил сценарный факультет ВГИКа. Печатался в журналах «Юность», «Новый мир», «Стрелец», «Континент», «Кольцо А», «Наша улица», в альманахе «Эолова арфа» и т. д. Автор многих песен, в т. ч. популярной песенки Крокодила Гены. Член Союза писателей Москвы. Автор книг «Песня скорбных душой» (М., «Книжный сад», 1998), «Опоздавший стрелок» (М., «Новое книжное обозрение», 2003), «Сто восьмистиший и наивный Гамлет» (М., «Самокат», 2008), «Размышления на берегу моря» (М., «Воймега», 2008), «Краштест», (М., «Время», 2009) и др. Лауреат премии СП Москвы «Венец».
|