Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерФестиваль «Провинция у моря — 2016» на карте генеральнойДмитрий БУРАГО
В ГЛУБИНАХ ЯЗЫКА
ГОРА Если гору принять за дырявый камзол,
из кармана цедящий тропинку к утру вдоль утеса, — Распахнется картина, и в шум рукава обнаженные брызги слетятся назад, и взойдет водопад из провала в исток отдышаться под дымчатый ворот. На пороге равнины из тени и мха, бесконечные сосны в лиловом снегу замыкают корону — колпак ледника — неподвижной воронкою манит звезду. И созреет комета, проснется ледник в треске свергнутых сосен. Из русла огня стаи каменных птиц вылетают на крик. Оборвется утес, поскользнется гора. И тропинка повиснет, короной слепя, над изнанкой камзола, дырой колпака, бледным шарфом горы, обмотав высоту над полетом воды в пустоту. ПАСТУШОК-ШЕПОТОК
Если скорость разлуки делить на двоих,
сокращая бессонницу в мыслях тугих, то экран потолка, обернувшись к окну, завернет его тени в дуду. Из подзорной дуды по следам светляка путешествует омут больного зрачка, в нем кочует троллейбус, хранится январь, и бенгальскую ночь провожает фонарь, и янтарь в снежной плазме картавой зари, и родной шепоток: отвори! Но расторгнется встреча. Зажмурят окно желтоватые шторы. Между страхом и сном, пробежит холодок. Человек — лабиринт электронных дорог, — пастушок-шепоток в глубине монитора. Пастушок-шепоток обойдет тишину, прикоснется к губам, протяженность разлуки раскрутит дуду в бесконечный плацдарм. Будут тени качаться и длиться в окно, из которого плещет немое кино. И спокойная одурь, как дрожь по стеклу, проникает в открытую мглу. Бесконечное тело от лба до замка шевелится меж звезд в гамаке потолка у весеннего снайпера в пульсе виска перелетной мишенью зрачка. В глубине монитора сквозняк, на разрушенных сайтах огни. На планете Багдад — на планете бардак. На планете одни земляки. Земляки-землекопы оконных забав благодатного неба сверчки, полевые мужчины, стратеги без прав, голливудской мечты очаги. Разыграется время, сбивая цифири с руин. У Тиресия воин испросит дорогу в разграбленный дом. Пролетит Ватерлоо, мелькнут Ленинград и Берлин. И заполнит троянская гибель экран-окоем. И песчаная буря, и сполохи дымных грибов, в сердцевине разлуки, в разломе слепых скоростей. На Итаке темно, и бессонница царствует в ней. И на всем белом свете действительна только любовь. ЦУНАМИ
Если тень океана, величие дна
в потаенном значении, в скрытом числе, как иголка в яйце, как Эдипа жена, как империя, как драгоценные угли в золе бухенвальдских печей, как замедленный взлет тополей перед первым ударом в картонные сны близнецов, перед школой, взведенной на дикий алтарь самозванства. Телешоу бессилия в минной тоске катастроф перед страхом майдана, в ликующей сцене аванса. Вместе с тем, как меняя мечту на кредитный билет в электронную пропасть, в эфир календарного блага, наливается тень, созревает глубинная брага, чуть заметным волненьем пошатывая парапет. То рождается штиль. То — безветрие сводит с ума. То стоит карусель на вершине державного взлета. То уходит в шумерский песок молодая пехота. То на дне океана слепые стоят терема. ПЕС
Просыпается тень. Отделяется темень от шерсти.
Отделяется тень от прибитой травы и песка. Отделяется небо от круга озерного всплеска. Просыпается шорох медянки и стрекот сверчка. Настороженным слухом встречая далекую птицу, Как щелчок дирижера для альтов сухих тростников, Как березовый шелест, как звонкого леса ресницы В зоркой дали притихших рыбацких костров, Поднимает глаза и на нюх ощущает округу, Точно влажные ноздри вбирают предутренний хмель. А туман — от воды, словно скатертью, стелет по лугу, Словно то муравьи застилают ночную постель. Просыпается день с первым лаем из солнечной пасти. С первой мыслью — проверить, полны ль ятыря? В камышовых запрудах пора перебрасывать снасти И с собачим терпением ждать карася-звонаря. ШУТ
Там тройки корабельных снов
во весь опор взбивают пену странствий. Там зимы жгут. Там умирают танцы от передела спелых городов. Там в отраженьях гаснут новобранцы. Там падок зов на эхо постоянства. Там нет пространства без чужих следов. Там жил-был шут, и расходился транспорт, в котором сны завязывали в банты, когда аллеи переплетены. Там шут шутил. Оберегали феи его маршрут в отяжелевшем теле. Его спасут, когда спадут метели. Беда — куранты выбились из сил. Тогда, чет-нечет! Было или нет? Тогда, на свет, как бабочка из речи. Тогда взаправду и по-человечьи его черты из памяти уйдут. СЛОВО
В глубинах языка
таежного зимовья хоронится тоска престольного московья. Там запад оспой взрыт, отхаркивая порох из ртов кариатид, из ватиканских хоров, косится на восток, там набухают тучи, там бой в кровавый гонг откладывает случай. А здесь в косых слогах под перекрестным зовом острожные снега выдерживают слово. ПЕРЕПЛЕТ
Когда уходит речь из заливного дола,
И солнечный щенок резвится на полях, И тополя из дальнего глагола Спускают тетиву и гаснут в облаках, Срывают грозы звук из высохших наречий, Из воспаленных трав, из горемычных строк, Снимают пену слов с парной крестьянской речи, И нет таких имен, чтоб отодвинуть срок. И мир произнесен в причастии, в союзе, Из соколиных глаз, чтоб охватить окрест, И век преподнесен в обшарпанном картузе, И голос озарен, как дождевой оркестр, Когда на полсмычка остановив дыханье, Глотая оборот немыслимых слогов, Из заливных лугов уходит в придыханье Открывшаяся речь тисненых берегов. Дмитрий Бураго — поэт, издатель и культуртрегер. Лауреат литературной премии имени Леонида Вышеславского (2007), премии НСПУ им. Н. Ушакова (2008), Международной премии им. Арсения и Андрея Тарковских (2011). Автор семи поэтических книг и многочисленных публикаций в литературной периодике. Основатель и руководитель «Издательского дома Дмитрия Бураго» (Киев). Издатель современной научной и художественной литературы, журнала «COLLEGIUM», главный редактор литературного альманаха «Соты». Живет и работает в Киеве.
|