Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПоэзия Союза писателей XXI векаЯн БРУШТЕЙН
СНЫ И САМОЛЕТЫ
* * * За медные трубы, за горькие губы
Заплачено было сполна. И, если мой вечер уходит на убыль, Уже не пугает цена. И радуют эти бессонные ночи, Когда я дышу и живу, И лишь сожаленье пытает и точит — О том, что проспал наяву. О том, что не спелось и не доболело, Не смело прорваться на свет, О том, что ломало и душу, и тело, Чему и названия нет. РЕГИОН 37
Мой беспонтовый, мой провинциальный,
С прозванием, как будто у села, Меня пытался выбить из седла, Но делал только крепче и печальней. Вот этот город, с цифрой тридцать семь, Давал мне не ответы, а запреты, Он думал, что мои пути закрыты, Он верил, что я заперт насовсем. Уздою порван рот, и вкус железа... Но не сдается слово, длится звук, И перья прорывают кожу рук — Для птицы эти стены бесполезны. Окно открыто, воздух как вино, И небеса распахнуты давно! ДЫМ ИМПЕРИИ
А дым империи мне сладок не всегда.
Колотит в стекла зимняя вода, Запретный смысл пытается морзянкой Мне передать. И этот вечер зябкий Наутро обещает корку льда, Но вывернуто время наизнанку. А дым империи, а выхлопы машин, Мороженные профили мужчин И капюшоны их безликих спутниц... И путаница гласных, и распутиц Печальный опыт. Визг и стоны шин Проглочены глухим пространством улиц. Последним пламенем вечерних фонарей Горит моя империя. И с ней Не просто ни бороться, ни расстаться. Бахвалятся деревья зимней статью, Но пальцам отмороженных корней День ото дня становится больней. ХОРРОР
1 Не только Господу и Ворогу
Смотреть вполглаза на меня. Я заплатил сегодня дорого, Стремясь увидеть гибель дня. Луна свои таращит буркалы, Деревья голы, дышит мгла. Не знаю — праведник ли, урка ли Бредет ко мне из-за угла. Едва ли удержусь от крика я, Когда в тени столкнемся мы. И лишь собака невеликая Спасет меня на грани тьмы. 2
Не спи, собака! Страшный зверь,
С ушами и хвостом, Скребет и точит нашу дверь, Качает старый дом. Его потусторонний плач Задушит нас в момент. Он хладнокровен, как палач, Пронырлив, словно мент. Дрожат и стонут этажи, Качается подъезд, Ему хоть сколько положи — Немедля все подъест! О, этот зверь так одинок, Весь мир прогнал его. Прости, я отопру замок, Живое ж существо. Он в дар всего себя принес, Погладь ему живот, Лизни его скорее в нос... И пусть себе живет. * * *
Несущественная разница
Между совестью и долгом. Отчего же время дразнится, Ничего не зная толком. Как же так, слепое прошлое В спину дышит еле-еле, Почему ж, моя хорошая, Мы так много просвистели? Я стараюсь не отчаяться, Только что же душу точит, В час, когда не отличается Хмурый день от светлой ночи? ЛЬВЫ
Седые львы, бывает невпопад,
Кричат слова — и злы, и богохульны. Их слышат, но не видят пчелы в улье. Их видят, но не слышат все, кто рад Таращить из-за кованых оград Глаза, и говорить, что внятны знаки, И притворяться, что они все знали, Когда рычанье сотрясало град. А львы и вправду спят, и видят сны, Их десны голы, веки их красны. А в Питере — восстали пьедесталы, Они пусты, и лишь мосты из стали Ведут туда, где обветшавший лев Проклятья произносит нараспев. ДУША
Не представляешь, какой раздается рык,
Когда душа вырывается из норы, Куда ее загнал, запихал, запинал ты сам, И выл, и плакал так, что больно было глазам. Думал — все! Не очухается, сволота, А то завела моду: это и то ей не так, Чуть что — бьется в падучей, болью болит, криком кричит, В подпол ее, в погреб, под замок, и в реку ключи! И беги — свободный, пустой, греми как ведро, Такой прозрачный, что видно, как истаивает нутро, Как растворяется твоя тень, в пыль разбивается, в прах, Но ты утешаешь себя: это трудно на первых порах, Потом притрется и станет, глядишь, как у всех, И вроде любовь, и вроде стихи, и вроде успех, И смех, как икота, и температура стремится к нулю... Но вдруг замечаешь, как руки сами вяжут петлю. И тогда та, что почти уже умерла, Срывает замки, сжигает все двери дотла, Какая нахрен коламбия пикчерс, какой боевик, Так только у нас бывает: крича, круша, Прибьет, обнимет, согреет, сорвется на крик, Родная, дурацкая, злая твоя душа. * * *
Вскипели яблони и вишни,
И белой пеной изошли, Как будто на рассвете вышли Из обезумевшей земли. Так вырвались они из мрака, В тот час, когда прощенья нет. И ошалевшая собака Вдыхает этот вкусный свет! СОНЕТ О НЕСООТВЕТСТВИИ
Еврей в деревне странен и смешон,
Как говорит ехидный друг мой Лёша... Когда тащу я огурцов мешок, Стараюсь думать только о хорошем. Но колет сердце острие иглы, Обломок слова, наконечник фразы, Тогда бреду, сшибая все углы, И не оглядываюсь, знаете ль, ни разу. Так что же делать, если не дано Взгляд оторвать от пустоты белесой, И если бьет морзянку мне в окно Корявой веткой старая береза. Ее сигналы в душу проросли, И корешки не вынуть из земли. САМОЛЕТЫ
Осенний сад в предчувствии мороза,
Слетают с веток сны и самолеты, Идет сосед, до ужаса тверезый, Весь в телогрейке и зеленых ботах, В руке бутылку мутного несет. Мои ворота он зовет вратами, Он — философ, с таким вот удареньем, Он знает, что Земля полна врагами, Но любит пойло заедать вареньем, Мне оставляя пряный темный мед. А самолеты, желтые как листья, Спешат, озорничают не по-детски, Пути их мглисты, и хвосты их лисьи, И не успеешь охнуть и вглядеться, Как сгинут в лужах, в сырости и тьме. Сосед нальет: «Давай помянем что ли Короткое, но яблочное лето...» Я задохнусь от боли, и в неволе, Пробитое стрелою самолета, Споткнется сердце, неподвластно мне. ВРЕМЯ ГРУШ
Я ловец не душ, а груш,
Падающих с высей. Время спелости, к тому ж Тихой песни лисьей. Груши грудами, заря Словно груша тает, На пороге сентября Тишина такая! Наберу я груш — ушат, Время бродит где-то... Только ежики шуршат На излете лета. Ян Бруштейн — поэт, прозаик. Публиковался в журналах «Знамя», «Дети Ра», «Зинзивер», «Сибирские огни», «Дружба народов», «День и Ночь», «Крещатик» и других изданиях. Автор многих книг. Член Союза писателей XXI века. Живет в г. Иваново.
|