Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовСергей КУЗНЕЧИХИН
ПРОСЕЛКИ
Памяти Владимира Солоухина
1.
В окнах стекол острые осколки
И крапива выше чем плетень. Отмирают старые проселки, Щупальца сиротских деревень. Было время, и они таскали Для хозяйства жита, сена, дров… Уводили, радости искали. Приводили девок или вдов. А теперь ни конный и ни пеший — На машины сели и в объезд. Разве только заплутавший леший В старой колее поганку съест. Вязкою травой на редком взлобке И в низинах цепким ивняком Заросли проселки, тропки, глобки, Не пылят, а в горле горький ком. 2.
С какой высоты начинается небо —
Не знает гора, и береза не скажет. С какой высоты начинается небо — Не ведает птица и облако даже, И ветер, шалящий в дорожной пыли. С какой высоты начинается небо? И люди молчат, не скажу, что боятся, Наверное, всем нам неловко признаться, Что небо всегда начиналось с земли. * * *
Бронза на Руси всегда свинцова.
Храм не трудно превратить в тюрьму. Вологда, убившая Рубцова, Памятник поставила ему. Водрузили и спокойней стало. Отдан долг, замолены грехи. Сдобренные мощью пьедестала Кажутся значительней стихи. И сама собой приходит гордость За талант и славу земляка. Рядом, сознавая непригодность, Неуместность, вряд ли с языка Слово покаянное сорвется, Чтобы кануть в прорву громких слов. Сколько их друзьями назовется Бывших непроявленных врагов? Это ожидаемо, так было Испокон — слетались на беду. Может зарасти его могила, Памятник все время на виду. Невозможно сразу всем потрафить — Реализм не годен для икон. Есть престижный фон для фотографий, Есть кому собой украсить фон. ЧЕРНАЯ ПУРГА В НОРИЛЬСКЕ
Алитету Немтушкину
С похмелья Алитет молчун,
Но знает — кто за все в ответе. Наш девятиэтажный чум Раскачивает хриплый ветер. Накурено, и воздух сперт, А форточку открыть опасно — Пурга. Закрыт аэропорт. Когда откроется — неясно. Страдает пожилой тунгус, Тоскливо хворому поэту. Пусть холодильник наш не пуст, Но выпить, к сожаленью, нету. Пурга, все злые духи с ней, А кто же с нами — непонятно. Успевший приземлиться снег Пытается взлететь обратно, По окнам шарит, дом слепит, Ползет, цепляясь за антенны, Срывается и вновь летит, Бросаясь в бешенстве на стены, Но железобетонный кров Пока что терпит и спасает. Вот если б в тундре и без дров… Подумаешь, и в жар бросает. Такого страху нагнала, Тоски тупой и обреченной. Везде пурга белым-бела, Но здесь ее назвали черной. А в доме теплый туалет И риска нет поймать простуду. Я спрашиваю: «Алитет, Скажи за что ты любишь тундру?» Тунгус не прост, тунгус не трус, Не уклоняется от справки. «Люблю за холод и за гнус… И за полярные надбавки». РЕКА
Женщины плавают в мутной воде,
Пляж уподобленный сковороде, Желтый, щекочущий нервы, песок, Рядом укромный тенистый лесок. Плавают… Даже последний слабак В темной душе хоть немного рыбак, Мешкает, мается — быть иль не быть? Все ж исхитряется что-то добыть. Но презирая капризы реки, Верящий тупо, всему вопреки, В спорные прелести чистой струи, Узник удачи плывет за буи. * * *
Раньше усмехались: «кровь — любовь» —
Стертой рифмой можно ль о высоком? А теперь уже «любовь — морковь» — Заменили кровь морковным соком. Вон, перепихнулись впопыхах, Голод утолив дежурным блюдом, И стихи родили, но в стихах, Как-то удручающе безлюдно. ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ЛЕОНОВИЧА
Где родиться? — воля случая,
В годы смутные весьма. Есть места, наверно, лучшие, Но случилась Кострома. Ослепит столица золотом, Увлечет игрой ума, А потом ошпарит холодом — Отогреет Кострома. Откопают между строками Смыслы вольного письма, И обступят дяди строгие, Но укроет Кострома. Молча критики мутузили — Жестче, разве лишь, тюрьма. Сыто и свободно в Грузии, Но надежней Кострома. Неподвижна акварельная Озера густая тьма, Дремлет в красоте Карелия, Но роднее Кострома. Может быть, не очень нежная, Не накормит задарма, Но брела душа мятежная — Не прогонит Кострома. Примет старого и хворого Без претензий и обид. Ветренность и взрывы норова — Все поймет и все простит. * * *
Перемены, те, что назревали,
Принесли не пьяные матросы, Но пошли такие трали-вали… Русские проклятые вопросы. Расплевались с ханжеством и ложью, Поглумились вдоволь над вчерашним. И бредем впотьмах по бездорожью, Потому что по дороге — страшно. ЧЕРНЫЙ СПИСОК
Догадался, что не молод,
Понял правила игры. Не бросает в жуткий холод Из болезненной жары. Ожиданий, упований — Нет И не на что пенять. Список разочарований Нет желанья удлинять — Хватит! Битый и ученый Выставляешь трезвый счет… Только этот список черный Сам ветвится и растет. ВТОРОЙ ЗАКОН БУТЕРБРОДА
В. И. Е.
Бутерброд без масла, без икры —
Это просто корочка скупая. Ножницы редактора остры, Потому что голова тупая? Не настолько. Правила игры Выбраны коварно и блудливо. Ножницы редактора храбры, Потому что задница пуглива? Это ближе к истине. И все ж Есть в заначке и другие страсти, Чтоб творить безжалостный правеж, Наслаждаясь полнотою власти. Бедный автор, опусы твои Превратит в кастратов и уродов Эта жертва чьей-то нелюбви Ради полноценных бутербродов. P. S.
Под руку попался старый стих,
Посвященный бдителю культуры. Зло писал. Но были среди них И вполне достойные фигуры. Те, что всем гордыням вопреки, Ради попупьяного паршивца И его пронзительной строки, Не боялись должности лишиться. 1980, 2013
Сергей Кузнечихин — поэт, прозаик. Родился в поселке Космынино Костромской обл. в семье служащего. Окончил Калининский политехнический институт. Работал инженером в Свирске Иркутской области, в Красноярске, сторожем. Печатается как поэт с 1977 года. Автор книг стихов «Жесткий вагон», «Соседи», «С точностью до шага», «Поиски брода», «Неприкаянность». Выпустил книги прозы «Аварийная ситуация», «Омулевая бочка». Постоянный автор и член редколлегии журнала «День и Ночь». Член СП СССР (1991). Награжден медалью «За трудовое отличие» (1981). Живет в Красноярске.
|