Свежий Номер

№ 12 (122), 2014

Эта история произошла давно, некоторые детали затерялись в пыли времени, другие потускнели, поблекли. В памяти осталось лишь то, что представлялось по-настоящему важным, знаменательным.
Их было двое: одаренный художник Костя и бесшабашный недоучка Боря. Они не знали друг друга, никогда не встречались, у них не было общих знакомых и схожих интересов. Они оказались в одинаковой ситуации, но выбрали разные пути. На мировом белоснежном полотне на короткий миг сошлись красная и синяя нити и вновь разбежались. И та, которая была красной, с натугой преодолела еще несколько серебристых сантиметров пространства бытия и исчезла — незримый ткач слишком сильно дернул за иглу, и нить не выдержала напряжения. А синяя — поколебавшись немного, уверенными, широкими стежками стала подниматься вверх…

Костя недавно вернулся с флота, где проходил срочную службу. Раскачивающаяся походка матроса, широкие плечи, добрая улыбка и живое воображение. Он возвратился к родителям в деревню. Отец и мать Кости, простые сельские жители, трудолюбивые, честные и гостеприимные, радушно встретили своего любимого сына. Накрытый праздничный стол, новая кружевная скатерть, полный двор гостей, солоноватые ломтики сала, нежное мясо зажаренного поросенка, пышные, раздувшие бока вареники, ядреная горилка, искренние поздравления, счастливые лица, самозабвенное пиршество, лихие танцы, сияющие глаза Алёны…
Отгремело веселье, тихое утро постучалось в окно к Косте. Он с трудом разлепил будто скованные воском глаза, широко зевнул и выглянул на улицу. Как же он соскучился по этим полным спокойствия ранним часам в деревне, когда природа медленно сбрасывает с себя ночное забытье и расцветает, распускается навстречу золотому исполину в небесах. Глоток студеной колодезной воды (грунтовые воды не прогреваются даже летом), одинокий клич петуха и сразу ответное звонкое «кукареку» со всех сторон, слабенькое колыхание изумрудной травы от легких поглаживаний ветра, робкий щебет первых птичек в ветвях яблони. Двухметровые дети дневного светила — подсолнухи, выстроившиеся в ряд, желтые крупные зерна кукурузы, выглядывающие из-за зеленого волокна, упитанные кролики, беспокойно бегающие по клетке — пора есть. Чуть слышный шелест камышей внизу у озера, воздух, чистый и какой-то необыкновенно насыщенный, тебе хочется вдохнуть его весь, ощутить в своей крови эту свежесть и неиспорченность.
Богатая фантазия и восприимчивость Кости наделяли его чувства особой силой, все его нутро загорелось от забытых, но столь милых сердцу впечатлений. Он дома! Боже, какое счастье! И тут же холодное, колючее прикосновение разума — это кров его родителей, а он уже достаточно взрослый, чтобы жить отдельно, да и Алёна вон как на него вчера смотрела…
Дела у Кости шли в гору. За два года из земли поднялся и выступил, словно стройный подберезовик в лесу под тенью, двухэтажный дом матроса. Даже не дом, не скромная обитель, фанерная крыша над головой, а настоящая студия живописца. Мебель из резного дерева ручной работы, фигурные потолки, хранившие тепло его рук, светлая мансарда, где он творил, красивая, покрытая причудливым узором терраска, неподалеку утепленная баня и витиеватая беседка. И если тело дома создал Костя, то душу в его неподвижное тело вдохнула Алёна. Заботливая и добрая хозяйка, она привнесла в художественный хаос порядок и уют.
Костя, с детства любивший повозиться с красками и бумагой, не охладел к своему юношескому влечению. Служба на флоте развила его воображение, и он ощутил, что его призвание — рисовать марины. Необозримые морские горизонты, волны, такие чарующие тихие и послушные, внезапно превращались в яростную стаю белых волков, с неистовством обрушивающуюся на крейсер. Удивительные создания скрывались в глубине голубых вод: морские скаты, юркие угри, смекалистые дельфины, странные, непохожие ни на что на земле, желеобразные медузы. Седые рыбаки-одиночки, случайно встреченные по пути, рассказывали дивные истории. В воздухе клубился дым от крепких сигарет, рядом заунывно плакала губная гармошка, голос рассказчика доносился откуда-то издалека, как будто из раковины, и невозможно было отличить правду ото лжи, легенду от реальности. Во всем этом было столько романтики, столько свободолюбивого духа древней Эллады, столько нового и интересного, чудесного и необъяснимого, что только кусок грубого камня мог остаться равнодушным.
Живопись приносила небольшой доход, но им хватало. Костя помогал по хозяйству родителям и соседям по селу подсоблял, чем мог. В деревне сильный молодой мужик в цене — работа для такого всегда найдется. Друзья частенько навещали художника, приносили гостинцы, отмечали вместе именины. «Хороший парень, работящий, порядочный и говорить складно умеет», — таково было общее мнение о нем. Детей только у него пока не было — Бог не дал.
Все вроде бы ничего, да только пристрастился в последнее время бывший матрос к спиртному. И так пристрастился, что и повода ему уже не нужно было. Есть деньги — в магазин за бутылкой. «Развеять тоску и печаль» — говорил Костя. Пил в одиночестве, пил в компании, пил на улице и дома, пил водку и самогон. Отец, мать, Алёна напрасно пытались вразумить художника, утопившего силу воли на дне стеклотары. Слушать — слушал, соглашался, давал слово, а потом все забывал, глаза превращались в пустышки, и остановиться он не мог. Срочно нужно было что-то делать, спасать «хорошего парня».…

Боря рос крепким и здоровым мальчуганом. Мать не могла нарадоваться на него. Все ему хотелось узнать, попробовать. Особенно его интересовали способы получать удовольствие от жизни. Он смело прыгал в бассейн с трехметровой вышки, съедал на день рождения по десять сливочных мороженых за раз, бегал наперегонки с машинами, и, улюлюкая, дразнил занудливых девчонок. То, что казалось ему скучным, монотонным, ненужным, что отрывало от удовольствий — он, не раздумывая, отбрасывал прочь. «Мир — прекрасное место, пускай неинтересными делами занимаются те, кто их придумал! А я буду наслаждаться жизнью», — думал Боря. Учеба быстро отошла на второй план — что нового могли рассказать ему четырехглазые старушки с носами крючком? Вот взрослые парни, гоняющие в соседнем дворе не раз залатанный мяч, — это сила! Старики, передвигающие таинственные фигуры по черно-белым квадратикам в парке, — это загадка! Собака с привязанной банкой к хвосту — это забава! А школа — одно убийство времени.
Кое-как закончив девятый класс, Боря поступил в машиностроительный техникум — школьные учителя потеряли всякую надежду вложить в его упрямую кудрявую головку хоть крупицу знаний. Практические занятия в новом учебном заведении давались ему на удивление хорошо, но на теории он внезапно вспоминал о том, что плохо выспался, и украдкой дремал в аудитории. Наступила сессия — тропики экватора менее знойны, чем эта пора для любого студента. К зачетам озорной юноша готовился по тридцать минут, великодушно отводя на экзамены по два часа. Система Бориса себя не оправдала — преподаватели не оценили новатора. Исключенный из техникума, он работал слесарем, токарем, оператором, продавцом, но особой удачи не снискал нигде. Зато везде у него оставались друзья, приятели, полюбившие весельчака-неудачника. Дни рождения, Новый год, крестины, вечеринки — скоро ни одно мероприятие не могло пройти без него. Везде принимаемый с объятиями, всем знакомый, всюду желанный, бессменный тамада любого застолья, он привык, вошел во вкус такой жизни. Бьющая в чистый, недавно покрашенный потолок струя игристого шампанского, манящее журчание красного вина, слащавая приторность ликера, бескомпромиссность водки — разве когда-то было иначе? Дома он появлялся редко, а если и приходил, то в полусознательном состоянии. Пьяная драка в одном из прилежащих кабаков переполнила чашу терпения отца Бори. Он решился пойти на крайние меры, чтобы раз и навсегда пресечь хмельное буйство сына…

Шестьдесят девятая городская больница. Здесь лечат от алкоголизма, очищают организм от шлаков, проводят долгие беседы с пациентами психологи — зависимость психологическая опаснее физиологической. Зеленый змий крепко держит несчастных невольников стакана, его кольца постепенно сжимаются, сдавливая легкие человека. Разрушая печень, нарушая приток кислорода в голову. Коварное пресмыкающееся не знает жестокого милосердия гадюки или кобры, убивающих одним укусом. Агония растягивается на годы: его пленники сами молят о яде, столь сладком, сколь и губительном.
Костя и Боря лежали в одном отделении на пятом этаже. Они, наверное, даже могли видеть друг друга издали, два бледных человека в халатах, постепенно возвращающиеся в настоящий, не окутанный спиртными парами мир. Лечение комплексное, медленное — важно качество, а не скорость. Часто навещают родственники, приносят гостинцы, рассказывают свежие новости из жизни родных семейств, пробуждая недавно потерянный интерес к действительности. Врачи внимательно и спокойно выслушивают жалобы, стенания, рассуждения, радостные крики больных — бывалых докторов не обманешь, им достаточно взгляда, чтобы понять, кто уже действительно излечился, а кто — симулирует выздоровление, а, оказавшись на воле, примется за старое.
У Валерия Георгиевича Афанасенко, заведующего отделением, не было никаких проблем с Костей и Борей. Они прилежно выполняли все предписания, не пропускали уколов, ходили на зарядку, много общались с медиками. Константин и Борис по-настоящему хотели побороть свой недуг, задушить уродливого питона, разбить бутылку рабства. Валерий Георгиевич, непритворно верный клятве Гиппократа, принимал в них искреннее участие.
Месяц миновал, родилась, состарилась и умерла луна на звездном небе. Афанасенко подписал справку о выписке двух собратьев по несчастью, не знающих о существовании друг друга. Пятого числа домой вернулся Костя, шестого — Боря.

Боря взялся за ум. Он нашел новые стимулы в жизни, в нем проснулось честолюбие — столько лет прожито, а он ничего толком еще не достиг! Боря засел за конспекты и учебники и (о, чудо!) — поступил в Харьковскую национальную юридическую академию. Парень от природы неглупый, он наконец-то, реализовал себя, нашел свою стезю. Дальше — больше. Борю избрали в члены суда Царичанского района, люди шли к нему за советом и помощью, и никто не уходил обиженным. Он женился на милой белокурой девушке Василисе, и больше никогда не пил — даже на своей свадьбе, что несколько озадачило приглашенных гостей, но только не тех, кто знал, как обстоят дела на самом деле. Старые приятели по привычке звонили ему, приглашали туда-сюда, настоятельно рекомендовали посетить те или иные увеселительные мероприятия, но Боря лишь усмехался в ответ. «Помнишь Борьку-то? Да, тот, что двумя пальцами бутылку вина открывал. Задорнее его никого не было. Как раньше отрывались… Эх… А сейчас ни-ни. Что с ним стало? Словно подменили человека!» — судачили между собой его былые знакомые, не одобряя «странное» поведение закадычного друга.
Костя по-прежнему рисовал. Рисовал красиво, изящно, просто. Выставлял свои работы в городе, приобрел некоторую известность в среде мастеров кисти. Год прошел незаметно. Он не пил, он верил, что ему это больше не нужно. Но однажды что-то нарушилось, внутренний стержень дал слабину, и он пригубил немного пламенной жидкости. Никаких последствий не было. Он, словно экспериментируя над собой, стал увеличивать количества выпитого спиртного. Организм Кости вспомнил свое проклятие — неделю озноб сменялся жаром, а жар — ознобом. Алёна то накрывала его одеялами, то раздевала и обтирала холодной водой. Казалось, болезнь пошла на убыль, когда утром Костю не нашли в своей постели. Пропал и его автомобиль.
Его машину обнаружили на дне реки. Он сидел за рулем. Бледное, зеленовато-землистое лицо, страшные выпученные белки глаз, кусочки тины на теле. Запах как будто от заплесневевшего хлеба.
Что видел он в ночи, мчась на сумасшедшей скорости один в машине? Что мерещилось ему впереди, какие мрачные тени затуманили его взор? Возможно, прощальную злую шутку сыграло с ним его чересчур развитое воображение? Гадать можно сколько угодно — истинные ответы знал только Костя…

Как-то на свет появился маленький мальчик с чистыми глазами. Мальчик рано научился читать. Он полюбил книги всеми силами своей детской души. Он открывал темные тома и исчезал, растворялся в них. Однажды он подумал, что неплохо было бы стать писателем, только непременно хорошим писателем. Он хотел, чтобы люди читали его на работе, дома, в метро и на улице. Он мечтал увидеть свое имя, напечатанное крупными, обязательно золотыми буквами на обложке. Он стал писать — родители посмеивались над нелепыми детскими текстами и готовили ему будущее юриста. Но мальчик продолжал писать. Он смотрел на книжный шкаф отца, и ему казалось, что лучшие, самые важные книги — это большие книги. «Сила — в количестве. Чем больше я напишу, тем лучше будут мои рассказы» — думал он. Он нагромождал словесные дебри, смысл терялся и размывался, читать это было невозможно — родители засыпали на четвертой странице, а потом просили сына обратить внимание на дядю — знаменитого адвоката.
Однако мальчик был сообразителен и самокритичен. Он понял, что ошибался. «Главное — не количество, а качество. Надо научиться умещать многое в малом. Сила — в содержании» — решил юноша. Он написал несколько маленьких повестей, где было столько идей, поступков, действия в столь мизерном объеме, что читать это было невозможно. Никто не мог ничего понять в этой смысловой мешанине.
Юноша плакал от бессилия, рвал свои жалкие каракули, но не разочаровался в выбранной стезе. «Наверное, самое важное — это красивая форма. Буду писать изысканно, витиевато, романтично» — догадался он. Несколько знакомых воспели хвалебные дифирамбы в его честь, но рецензенты пустякового журнала разгромили текст юного писателя в пух и прах.
Молодой мужчина не отчаялся. Отчаяние убивает уверенность в собственных силах — этому научила его жизнь. «Сила — в правде. По-другому просто быть не может. Как я раньше не догадался?» — корил он себя. И он написал новые книги. Они завоевали ему популярность и принесли успех. Но прошло время, и он понял, что снова ошибся. Ветер дует — одному человеку он кажется теплым, другому — холодным. Но каков ветер на самом деле? Ответа нет. Для одного — он теплый, для другого — холодный. У каждого — своя правда, абсолютная истина человеку не доступна.
«Значит, самое важное — искренность. Передать свои чувства, мысли — что может быть важнее? Я не знаю прав ли я, но это я» — убеждал себя он. Он создал много прекрасных произведений, но через несколько лет снова почувствовал неудовлетворенность. Он был предельно искренен, однако на бумаге, как в зеркале, отражались не только его благие помыслы, но и темные глубины его «я».
«Сила — во мне самом. Мне не нужно ничего. Я сам по себе — сила. Самое главное — дать ей воплотиться на бумаге, помочь обрести зримую форму» — пришел к выводу поседевший мужчина. Его повести и романы по-прежнему покупали тысячи, но теперь по-настоящему понимали единицы.
Приоритеты в жизни и творчестве писателя менялись каждый раз, когда оказывалось, что предыдущая идея не столь важна, как ему представлялось. Жизнь некогда маленького мальчика, а теперь зрелого мужчины с проседью в волосах напоминала громадную лестницу, уходящую ввысь. И чтобы шагнуть на следующую ступень, он должен был сначала увидеть ее. Иногда ему казалось, что движение вверх подменило собою цель, но это было не так — каждая новая ступенька приближала его к вершине.
Он сделал еще много удивительных открытий: что есть истины, которые просты и понятны, но путь к которым долог и сложен, что нет отдельного самого важного элемента, а есть лишь кусочки, складывающиеся в мозаику, что…
Старик увидел конец лестницы — не так уж и далеко осталось, примерно столько же, сколько он прошел. Но он знал — он не успеет. Не успеет никто.

Наскоро перекусив и накинув легкую ветровку, я выскочил на улицу. Весеннее солнышко победоносно сияло в небе, разгоняя застывшую за зиму кровь в мускулах и веселя бешено колотящееся сердце. Холодный, но уже не ледяной воздух приятно бодрил, проникая в приветственно распахнутые по такому случаю легкие. Сегодня я решил расстаться со своей пышной шевелюрой — надоело укладывать волосы по утрам, постоянно смачивать их водой — захотелось чего-нибудь попроще, обычной модельной стрижки. «Косые виски, без окантовки, волосы зачесываю назад, голову мыть не надо (вчера только четверть пузырька шампуня на это дело извел)» — мысленно перечислил я то, что скажу парикмахеру через несколько минут. Стремительно и лихо, словно желая выпустить хоть чуточку скопившейся за три долгих месяца, а сейчас освободившейся из заточения и расцветающей огненным цветком в груди энергии, я пробежал последние триста метров до стеклянного павильона цирюльни. В прозрачных окнах можно было различить стройные фигуры в темно-синих фартуках, о чем-то оживленно беседующие… и неработающие. Неужели выходной? Вот это я попал. И куда мне теперь идти? Решив все же разузнать в чем дело, я вошел внутрь. Ароматные, тонкие запахи, тянущиеся из приоткрытого салона, такие разные, но неизменно волнующие, проникали мне в ноздри, способствуя появлению неясных, размытых образов прекрасных незнакомок в голове. В коридоре на коричневом новеньком диване сидели, очевидно, ожидая своей очереди, две девушки, молодой парень и мужчина. Краткий обмен репликами позволил выяснить, что сейчас в парикмахерской перерыв, но он скоро закончится.
Присев на кончик дивана, я поднял глаза на источник шума в этом довольно спокойном месте — что-то беспокойно верещали герои одного из вечных сериалов на узком экране телевизора. Иногда кажется, что все мыльные оперы на свете образуют одну бесконечную змейку, кусающую своей собственный хвост, с постоянно повторяющимися ситуациями, шаблонными героями, несчастными красавицами и циничными негодяями. Достаточно мне послушать несколько фраз, и я начинаю терять нить сюжета, сериал расплывается у меня в сознании, я словно растворяюсь в нем, забывая о времени и пространстве. Прекрасно зная об этой своей особенности, я решил, что изучение сидящих рядом людей гораздо более интересное и перспективное занятие. Парень, сидящий поблизости, показался мне довольно колоритной личностью: две серьги в одном ухе, четыре — в другом, проколотая бровь, острый подбородок, два темных глаза, ожесточенно уставившихся на какую-то точку в пространстве, короткая стрижка типа «бокс», ухоженная бородка. Мужчина неподалеку от него, опираясь широкой спиной на надежную спинку дивана, с сосредоточенным видом изучал свежую прессу. Просторный лоб, сдвинутые на самый конец переносицы очки, полноватое лицо, зачатки второго подбородка, зализанные назад прямые волосы — в общем, ничего особого. Девушка, расположившаяся следом за ним, была худенькой блондинкой с длинными, ниспадающими за спиной волнистыми волосами; ее в целом приятное лицо украшали две необычные жемчужины небесного цвета, скрытые под изящными дугами бровей. Она оживленно о чем-то беседовала со своей соседкой — шатенкой лет двадцати пяти. Ее нельзя было назвать ни красивой, ни даже симпатичной — про таких говорят «мила, но не более» — обычная, ничем не запоминающаяся внешность. Пройдешь мимо — не обернешься.
Мои дальнейшие размышления были прерваны звуком открываемой створки. Появившаяся девушка громко и отчетливо (великолепный бы диктор получился) произнесла:
— Можете проходить. Только, пожалуйста, по одному в мужской и женский зал. У нас сегодня у бывшей учительницы день рождения, поэтому многих девочек еще нет на месте… — тихо закончила она, словно извиняясь.
Шатенка и юноша, соединивший плоть с металлом, поднялись и исчезли в недрах парикмахерской. Телевизор продолжал визжать, словно криком старался убедить неуступчивого оппонента в своей правоте. Поскольку думать мне больше не хотелось, я прикрыл веки и впал в полудремотное состояние. Не знаю, сколько времени прошло, но что-то пробудило меня. Это шатенка с каким-то детским азартом хлопнула дверью салона. Но… она ничуть не изменилась! Вот это да! Что же она там делала? Она, удовлетворенно улыбаясь, чуть провела руками по волосам, поправляя что-то — нет, все-таки не зря она сюда приходила — и выбежала на улицу. Наверное, это была одна из любимых женских минимальных корректировок внешности — на сантиметр постричь челку, на полтона подкрасить волосы. А потом еще обижаются, когда кавалер не замечает, что же именно изменилось в его избраннице… Одним словом — женщины.
Почти сразу за девушкой появился парень — его постригли налысо, оставив немного растительности на голове для какой-то непонятной цели. Ха, это неспроста, там виднеется какая-то буква, сейчас присмотрюсь — «А». Может, с нее начинается имя его подружки или любимой группы, правда, точно с такой же вероятностью она может и ничего не значить. Юнец, казавшийся чрезвычайно гордым и довольным собой, уверенно вышел из помещения.
Блондинка, пленившая кусочек небесной лазури, и широкоплечий мужчина, в свой черед, покинули меня. Я остался один. Больше пока никто не приходил. Утомившись бороться с незнающим устали ящиком, я уставился в мерцающий телевизор. Аккурат к концу сериала, в котором главные герои всю серию стеснялись признаться друг другу в своих вымышленных чувствах, появилась блондиночка… нет, уже брюнеточка! Черное каре вместо длинных золотистых нитей — вот это превращение! Как будто два разных человека. Она достала маленькое зеркало, задумчиво повертела головой, потрогала свои ставшие такими необычными волосы, весело хлопнула в ладоши и поскакала куда-то по делам.
Прошло минут пятнадцать, половина выпуска новостей, когда на пороге салона возник могучий богатырь. Короткая молодежная стрижка, игриво топорщащиеся волоски, раскрасневшееся от радости лицо — он словно скинул с десяток лет.
Этот мужчина внешне был не похож ни на одного предыдущего визитера парикмахерской, точно так же, как и остальные друг на друга. Но во всех была неуловимая общность, ускользающая схожесть. Они выходили отсюда другими, не теми, кем они были еще полчаса назад. Они покидали парикмахерскую одухотворенными, словно заново сотворенными и забывшими о своих печалях, чистыми, окунувшимися в чудесный родник перерождения, существами. Их глаза сверкали адамантовыми гранями, губы мягко и естественно складывались в улыбку, румяные щеки радостно раздувались, грудь колыхалась, с удовольствием впуская в себя воздух. Впереди их ждал прекрасный, необъятный, светлый и добрый мир, по крайней мере, им так казалось. Неужели столь велико воздействие одного небольшого изменения в собственном облике? Но ведь душа не существует отдельно от тела, а тело без души, психология тесно связана с физиологией. А может, это незамысловатое действие, столь обыденная, незначительная для многих процедура, имеет свой особый, скрытый в веках и зашифрованный в архетипах смысл?.. Кто знает?
Я, например, не знаю. Я просто встаю и делаю шаг вперед. Шаг к обновлению.