Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовМарина Кудимова
Ничего не трогай после войны
Перед разводом — Ты болен?
— Нет, здоров! — Ты предал? — Нет, повелся На слово красное, На вкрадчивую лесть... Объятье, но без рук, Бельканто, но без голоса, Испод, но без лица, Покупка, но как есть. — Ты спишь? Каков вопрос, Таков ответ дискретный: Безмолвья подлинность И утвержденья гиль. Сглотнет воздуховод Осадок сигаретный... — Ты голоден? — О нет! Я сыт по самый киль. — Ты с кем-то? — Нет, один! — Ты буен? — Нет, спокоен. Не совпадут вовек Трагедия и быт. Последний монолог: Ты — дезертир! Ты — воин! Проходит жизнь, как боль... — Ты ранен? — Нет, убит! * * *
Накануне беды и разлуки
Так надсадно вопят поезда. Одиночества русского звуки, В гулком небе немая звезда. Нет уже никаких средостений Для души, поглотившей хулу. Одиночества русского тени Бдят навыстойку в каждом углу. Только совесть натруженно дышит, Только боль свое бремя несет. Не стесняйся — никто нас не слышит, А услышит — никто не спасет. Присягни на воде и на хлебе, О Борисе и Глебе взгрустни. Одиночества русского жребий, Нам твои предуказаны дни. Высшей пробы твоей, высшей меры Нам не внове добротный закал. И туда не пройдут БТРы, Где Христос напоследок взалкал. * * *
Наворую у прошлого алычи
В разбомбленном чужом саду, И, пока душа говорит: «Молчи!», Никуда не уйду. И, пока народ молчит: «Говори!», Будет маетно и в раю. Заросли вертикально плющом фонари, Освещавшие жизнь мою. За семнадцать лет не раздулась гарь — Только сажу дождь спрессовал. И дорогу железную съела марь, Будто Брэдбери колдовал. А вожак одичавшего табуна Гомозит головой гнедой, А коровья лепешка похожа на Перевернутое гнездо. Только моря судороги длинны — Отбежит волна, набежит. Ничего не трогай после войны — Пусть лежит оно как лежит. Рот откроешь, выдохнешь алкоголь — Все одно не заговоришь… Головой младенца играет в гольф Утвердившийся нувориш. * * *
Нет, город сей не Рио-де-Жанейро,
Дежавюированный в каждом нерве, Коротконог и плосконос, как мопс, Весь олицетворен вот в этом зданье Приземистом, где мутное названье Конторы недоступно в назиданье Праздноязыким: «…пупс», а может, «…топс», А может, Гоббс доски мемориальной Вдруг удостоен, или кекс какой, Неадекватный и паранормальный, Тут был прихлопнут гробовой доской… До точки жить и жить, а многоточье Приводит к цели, как следы сорочьи — К украденным очкам или значкам… Об умиранье судят по зрачкам, О памяти — по перебитой строчке. Руки
Вот-вот — и эти руки старые
Обмечет сеточка и «гречка», Но будут все держаться парою, Как два совместных человечка. Их сочленения скользящие Несут свой груз — и не роняют. Так в долгом браке состоящие Друг друга только дополняют. И никого никто не хавает, И никого никто не строжит. Где левая поддержит правую, Где левой правая поможет. Так катерок речной флотилии Страхует пароход усталый: Одна — в молитвенном усилии, Другая — со свечой подталой. Им пособляет сила вышняя Плыть в соответствии с судьбою. А я меж ними — третья лишняя, Сама как будто бы собою. Но никуда они не денутся — В последнем спазме встрепенутся, В предвечном рукобитье встренутся И на груди моей сомкнутся. КНИГА
Какая хорошая книга была!
Да все дочитать не давали дела. Ты помнишь, ты помнишь? На первой главе Лежали с тобой голова к голове. На третьей главе поцелуй настигал, На пятой главе нас будил нахтигаль. Я в лодку садилась, ты прыгал в седло. Что дальше? А дальше-то чтенье не шло. И, только устав кочевать и летать, Мы вновь принимались ту книгу читать. Но время неслось на часах с ремешком, И книгу бросали мы вверх корешком На той же странице, на слове «почти», Где угол был загнут, чтоб сразу найти. В отпетом отеле, в пропащей земле Мы книгу забыли на пыльном столе. Нас мучили сны и глодали года, И мы вспоминали о ней иногда. Сгорела любовь, спрессовалась зола… Какая хорошая книга была! Вошли кое-как в хитрованскую роль, И вдруг письмоносец принес бандероль: Наложенным книга пришла платежом В обложке другой, в пересказе чужом. Открыли страницу… Нет слова «почти»! Ни дать и ни взять, никого не спасти. Глава золотая грибком заросла… Какая хорошая книга была! И мы, мертвечину ловя на живца, Забыв середину, не знаем конца. Заполнен стеллаж недочитанных книг… А юг все мятежен, а север все дик. Гетто
Жаркое, с маревом виевским
Выдалось лето В винницком, харьковском, киевском гетто. Узкие ленточки, узкие — Черный с медовым… Русские, русские, русские — Вот вам, бедовым! На рукаве и на лацкане Победоносно… Гнить вам с имперскими цацками В жиже поносной! Брезжат в могильных расселинах Черень и злато, Как на евреях расстрелянных Желтые латы. Ждали-пождали спасения, Мерились, кто покондовей. Вот и сравнялись рассеяньем, Смертью, бедою. Переплетясь пуповиною, Мертвые ропщут… Мечется над Украиною Бомбардировщик. ВСТРЕЧА
Пыхнем, что ли, попутанная сестра,
Бормоту раскушаем в три присеста За мое замоленное вчера... Богохульство подлинней фарисейства. Посмотри, протопывает детсад — Малолетство наше ведут на сворке. Я случайно выбралась на фасад, А тебе достались мои задворки. Кабысдохи помнят меня в лицо, А породные сопровождают лаем. В безымянный палец вросло кольцо — Сочный грим безвкусицы несмываем. Эсперанто выдохлось, и алгол Перед нашим сленгом — поэма скуки. Уж на что не действует алкоголь — Так на муки девственной потаскухи. Чуть отпустит разве, поколотив В дискотеке стадною трясовицей. Благодарствуй, бдительный коллектив, За твои ежовые рукавицы! За обком спасибо и за горком, За мотивчик бодрый и позитивчик... Помнит ли игуменья с «поплавком», Как в плечо впивается первый лифчик? Я читала, как отрекался Пётр — И два раза петел не кукарекал... А бывало этак, что медосмотр Совпадал с отчаяньем первых регул? Что же я одноглазо, как камбала, Лицезрю в минувшем одни неврозы! Ведь была и радость... Как не была: Карантин, каникулы да морозы. Отгуляй, сестренка, отматерись, Оглянись на этот забытый ужас Изглуба загубленных материнств, Измертва ночлежных своих замужеств... МАХАЧ*
Куда ты спешишь, ратоборец,
Подъяв капюшон, как палач? На матч «Металлист» — «Черноморец» — На самый решающий матч. И ежели Бог наш не фраер, Вот-вот над трибуной шальной Взовьется японский фальшфаер, Расстелется дым покупной. Пятнистый катается мячик, Трибунная пляшет шиза, Но мачо настроен на махач, И дым ему выел глаза. Накрошат и ребер, и берец, На мыло отправят судью, И матч «Металлист» — «Черноморец» Едва ль завершится вничью. Пока о деталях мы спорим — И каждому не прекословь, — Металл остужается морем, И морем сгущается кровь. Как ты, надо думать, устала, Соленая волглая мгла, Коррозить завалы металла И голые прятать тела! Нож входит с подвывертом в мякоть, Потом упирается в кость. Не плакать! Откатит и махач, Умается, как ни чихвость. Железные лязгают волны, Небесный взыскует молчун. И мяч не засчитан, и полный Обзор с высоты Карачун. * Махач — драка футбольных фанатов.
* * *
В городе с буквой «ять»
Встретились на бегу Мальчик «Хочу все знать» С мальчиком «Все могу». Липкую, точно скотч, Размежевали ночь. Встали не с той ноги, Стали теперь — враги. Знаешь — не возмоги! Можешь — убавь мозги! В городе шла война, Гулкая, как весна. В городе этом мы Неузнаваемы. Лягут безлико сбочь В персть, в земляной пенал Мальчик «Хочу все мочь» С мальчиком «Все узнал». ДЕРЖИДЕРЕВО
За деревнею Потерево
Не по климату, мятежно Палиурус — держидерево — Оградил предел коттеджный. Средь цветочков желто-кисленьких, Мелковатых, как минуты, Вместо выростов-прилистников — Два шипа: прямой и гнутый. И внезапно всем спохваченным Умозрением тугим Возвратилась я к утраченным Впечатленьям дорогим — Как с усердием любителя, Двигаясь от точки к точке, Рисовал мой дед Спасителя В Нотр-дамовом веночке. Я, растя в тайге пиловочной, На большом лесоповале, Думала, колючкой проволочной Богу голову сковали. Зелена живая изгородь, Бур Его венец терновый. Полыхает, будто Искороть, От зари поселок новый. Палиурус подвизается, Не обманываясь торгом: Шип, что прям, во плоть вонзается, Шип, что гнут, дерет с поддергом. Что же я, дитя режимное, Не подброшу пакли серной? Держидерево, держи меня На дистанции замерной. Пронизай, на все готовую, В тонких маревах являйся И колючкою Христовою В мои помыслы вцепляйся. * * *
С гнезд не поднимается дичина —
Значит, и у севера есть юг. Боль длиннее, чем ее причина, — Острый угол и крепежный крюк. Боль многоэтажна, и за нею Ни тебя не сыщешь, ни меня… Бурный след кильватерный виднее Флагманского белого огня. ХЛЕБ
Захлебнулось на вдохе село,
Провалилось в предсмертную дремлю. Это сильные мира сего Раздербанили хлебную землю. Понагнулся скелет осевой, Кровь сварилась в печенках отбитых. Это слабые мира сего Просят хлеба у каменно сытых. Снег пойдет — осветлит естество, — Вновь небесная меленка мелет: Это Он — не от мира сего — Пять хлебов безрасчетливо делит. Марина Кудимова — поэт, прозаик, переводчик, публицист. Родилась в 1953 году в Тамбове. Окончила Тамбовский пединститут. Переводит поэтов Грузии и народов России. Произведения Марины Кудимовой переведены на английский, грузинский, датский языки. Лауреат премий им. Маяковского, журналов «Новый мир», «Дети Ра» и др. Работает в «Литературной газете». Живет в Переделкине.
|