|
|
|
Люблю, как
Мери Поппинс, их, вернее, как мать, гонимая восточным ветром по несколько
ощипанной аллее, где волосы, как листья — с робких веток, а между ног
— обугленные груши, согласные с законом притяженья всех тел к земле, и
чтобы не нарушить его, роднятся с собственною тенью. Люблю их, проносясь
в холодном танце, таких, порой для жизни неудобных. Люблю, как паровоз
— мельканье станций, мужчин, до хрипоты мужеподобных.
1. НЕПОНЯТЫЙ ПОЭТ Сказать,
что это было не мужчина, нельзя, ведь так несложно доиграться до сплина
и какого-нибудь чина (а нет, чтоб до пропажи менструаций!). Мужчина —
все, что предъявить способно иль доказать бесспорно факт наличья того,
что вынимается удобно, но прячется покамесь из приличья. Однако, рассуждая
субъективно (тем более что это снова в моде), скажу я, глядя вдаль ретроспективно:
«Со мной подобный номер не проходит!» Решительно, слегка глаза потупив,
я прошепчу: «Увы, он не мужчина», о нем воспоминая, как о трупе. ВСТАВКА: Муж в комнату проник и, поглядев, отметил, глазами пробежав по строчкам текста, что снова в нем приапы колосятся. Светел, как ангел, он изрек: «Довольно секса! Читать мне надоело про мужчин проблемы и глупость их. И на твоем бы месте давно бы я сменил бы, дорогая, тему». После чего ушел читать «Известья». Но сунув под сукно претензию такую, я звуку утихающих шагов сказала: «Увы, меня лишь эта сторона волнует, и тема мной пока еще раскрыта мало».
2. ОТВЕРГНУТЫЙ ПРИНЦ Сказать, что это тоже не мужчина, нельзя — красноречивая фактура, рельефность мышц и полная картина намерений, опять же, коньюнктура и архетипы всевозможных принцев, которые грустят в тяжелых латах, мечтая о возможности жениться на нас таких, как есть, — кривых, горбатых, злых, словно черт, кудрявых, как болонка, обиженных, ревнивых, полусонных, стирающих какие-то пеленки в тазу. Так вот, изображать влюбленных и ими быть — в подобном положенье есть фальшь, она становится заметна, когда их любишь не в воображенье и даже, черт возьми, не безответно. Я понимаю, трудно лезть из кожи, чтоб оставаться чьим-то идеалом, ведь в этом так уныло мы похожи и так друг другу дать способны мало, что, рефлекторно корча недотрогу, пытаясь обнаружить ту систему, в которой действую, шепчу: «Ей-Богу, не по уму себе взяла я тему!» Увы, увы, для страсти зарожденья нужна разьединяющая разность, чтоб возникала сила натяженья, дающая мечтам о связи связность. Похожая на всех мужчин и женщин, на всех животных и на все растенья, мне кажется, я всех на свете меньше пригодна для любовного сближенья. Чтоб страсти черный плащ над нами взвился и чужеродность пульса ощущалась, мне нужно, чтоб объект мой вдаль стремился, от идеала в мир, где правит жалость, где боль видна в прожилках, так подробно, что бал давно закончил править разум. Но я и жалость возбуждать способна, ведь это не трудней, чем строить фразу, тем более что всем жалеть приятней котенка, а не в луже крокодила, поэтому не слишком вероятно, чтоб я всерьез мужчину полюбила.
3. АЛЬФОНС Что это
было не совсем мужчина, сказать нельзя, ведь я не проверяла. Сам виноват
— зачем он, дурачина, когда мог взять так много, взял так мало, хотя он
полагал, что в этом сила его мужская состоит, и я бы как раз такого-то
и полюбила на полпути до настоящей бабы. Но я была не так самодовольна,
подсчитывая раны и убытки — мне было как-то не по-бабски больно, что я
слабей, чем крепкие напитки, и даже с пивом спорить не могла бы, не будь
оно пока мне по карману, и не вольна, как рядовая баба, на битву вызывать
марихуану. И слизывая мелких денег пенку, он улыбался, словно Мона Лиза,
и подставлял мне мягонькую стенку под нос. Но это даже был не вызов, а
легкое трясенье, чтоб свалилось ему плодов побольше на макушку, и я, как
солнце, изливала милость на эдакую славную игрушку. В таком общенье много
было неги, пускай летели овощи из зала. Но вот заминка — прекратились
деньги, и интерес я к другу потеряла. Ну да, цинизм, ну, может быть, коварство,
но есть у всякой твари свой обычай, а я в любви не выношу гусарства, как
лев — разлуку со своей добычей. Он ждал, он звал, но не было ответа на
зов глубокогласный, полный жажды, хотя когда пройдет полоска эта, разбогатею
— отзовусь однажды. Мужчины любят осязать коленку и свысока заглядывать
в бюстгальтер. А я в кафе заказываю стенку, и пусть за ней окажется бухгалтер!
От стенки прет меня, чего же боле, но как не всякий, кто желает спиться,
имеет средства напиваться вволю, так я без денег не могу влюбиться.
4. ГУСАР Допустим, там внутри сидит мужчина, ведь рыцарь не бывает без забрала. Но вижу, рифма этого зачина давненько креативность потеряла. Не зная, с чем зарифмовать мужчину, чтобы партер не поленился хлопать, я гладью вышиваю, жгу лучину и сладострастно обоняю копоть. Ждать, ждать и даром обещать полцарства, чтоб удержать на время гастролера — вот что такое вечное гусарство и вот какая сильный пол опора. Альфонс готов с тобою находиться все время и всегда тебе доступен. К гусару же попробуй подступиться, когда он вечно пьян и неподкупен. Ты перед ним разложишь все богатство, которым мама с папой наделили (в соавторстве с природой) — со злорадством он сплюнет и ускачет в клубах пыли. Догонишь ты его и ну про Канта вести дебаты — мол, тебя натура к высотам мысли тянет, мол, таланты кипят и плещут… он ответит: «Дура!» Ты поняла, что он непробиваем, и с горя примеряешь мину леди. Но вдруг тебя со звоном — как трамваем — совокупленьем кто-то переедет. Вскочила, проморгалась и спросила виновника, свалившего в сторонку: «Скажи, любезный друг, что это было, и отчество какое дать ребенку?» Он кривится: «А мне какое дело, что ты все время отбивалась слабо?». И чувствуешь: достало, надоело играть на свете в мужика и бабу!
5. ТРАНСВЕСТИТ Я цыпочку
за попочку щипала в бесхитростном своем воображенье, где, не проникнуто
душком скандала, невинное любое наслажденье. Я в сны его игриво призывала,
и там он деловито появился, и комплиментов выслушал немало, и вдохновенно
самоопылился. Мне нравится кокетливый милашка, феминный явно, мужественный
тайно, как дева наголе в мужской рубашке не грубо выглядит, а сексуально.
И я мечтаю, свет сама включая, входить в свой дом пустой и охладелый,
всю ночь сидеть одна за чашкой чая и тешиться скользящей марой белой.
Задачку загадала мне природа, когда мое готовила паденье: на эрос указала
— вот свобода, а воля будет лишь в уединенье…
6. АНГЕЛ Что в ангеле всего ценнее — его абстрактная идея плюс эдак мелом — белой тенью — эскиз ее осуществленья. Я спор о признаке первичном считаю малоэстетичным, поскольку — убедитесь сами — он это делает глазами. Понятно, существо без кожи цинично изменить не может, оно настолько деликатно, что вряд ли явится обратно, чтоб повторением процесса лишить соитье интереса. Но вот ушло очарованье, угасло горнее сиянье и улеглось воспоминанье об умозрительном слияньи. Ты крепко спишь в объятьях быта, сидишь в халате, неумыта и с педантизмом идиотки наматываешь папильотки среди косметики и пыли. Вы оба с ангелом забыли, что звезды пели и дрожали, что туч перины дребезжали и в ласки переливах плавных два божества сошлись на равных.
7. ИЗДАТЕЛЬ Почему быть плохо симпатичною — потому что кажешься предателем и терзаешь чернь истеричную мыслью, что ты можешь спать с издателем. Думает матерый графоманище: «Вот бы мне такие очертания, я бы не сидел тут в глухоманище, а порхал с свиданья на свидание. С Вознесенскими да с Евтушенками — все бы с мастерами да гигантами я, сверкая голыми коленками, тусовался б и блистал талантами. Ничего, что «б и блистал», «с свидания», то да се, стихи, мол, сыроватые — регулярно получал бы звания перед каждой юбилейной датою. Ну а так сиди себе в провинции и гляди, как фифа утонченная веселится, попирая принципы, и гуляет, видимо, по-черному». А издатель думает: «Издание — это дело все-таки печатное, между тем как юное создание — это нечто очень небесплатное. За стихи талантливые схватишься в смутном пиитическом прозрении, а потом натурой не расплатишься и останешься на подозрении». Будучи не женщиной, но автором, вряд ли будешь безнадежно маяться — все оценят. Но не спи с редактором, это слишком всем в глаза бросается. Вообще не спи — пиши поэму, черпай удовольствие в работе. Извините, закрываю тему на такой, пардон, высокой ноте. Вот вам рукопись, условимся… |
Евгения Чуприна (Киев) – поэтесса, прозаик. Родилась в 1971 году в Киеве. Училась на филологическом факультете Киевского государственного университета. Член Национального союза писателей Украины, лауреат премии им. Короленко. Автор двух поэтических сборников, а также дамского романа «Роман с Пельменем». |