Warning: include(../../head_archiv.html): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/detira.ru/htdocs/www/arhiv/48_10_2008/recenzii.php on line 11

Warning: include(../../head_archiv.html): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/detira.ru/htdocs/www/arhiv/48_10_2008/recenzii.php on line 11

Warning: include(): Failed opening '../../head_archiv.html' for inclusion (include_path='.:/usr/local/php/php-5.5/lib/php') in /home/host1842572/detira.ru/htdocs/www/arhiv/48_10_2008/recenzii.php on line 11

Свежий Номер

№ 10 (48), 2008


Рецензии



* * *



Тамара Буковская, «По ту сторону слов: Восьмая книга стихотворений».
СПб.: Собрание АКТуальных текстов, 2008.

Все-таки порой парадоксальная ситуация складывается на литературной карте России. Есть целый ряд поэтов, чей талант признан, чье творчество по праву считается знаковым, но при этом их довольно упрямо обходят вниманием и толстые журналы, и «монопольные» издательства, ориентированные на поэзию. Да вот хотя бы, на вскидку, несколько имен (по «странному» стечению обстоятельств почти все они из Питера): Валерий Мишин, Арсен Мирзаев, Валерий Земских, Тамара Буковская, Вилли Мельников, Валерий Прокошин… Многоточие…  Супружеская пара Тамара Буковская и Валерий Мишин поступают мудро: они не ждут внимания от «официальной» литературы ни для себя, ни для поэтов, близких им по духу: организовали три журнала, выходящих пусть небольшим тиражом, но устойчиво котирующихся в поэтическом цехе, да и книжки свои выпускают сами — скромные, почти самиздатовские. Впрочем, качество полиграфии, слава Богу, никогда не влияло на качество поэзии.
«По ту сторону слов» — восьмой авторский сборник Тамары Буковской. Стихи ее — это неизменное качество, это Поэзия. Современная, актуальная, густо питерская, наследующая одновременно и питерскому поэтическому андеграунду 50-70-х, и традициям «серебряного века», и авангардному опыту. Они, стихи, изрядно заправлены основательным культурным бэкграундом, но при этом очаровательно легки, воздушны, язвительны и умеренно брутальны (брутальность Тамары, впрочем, особая — эстетская, взвешенная, без пошлости), углублены в бытовой реализм и абсурдны одновременно: «меня — отменили / без предупреждения / не объясняя причин / как если бы уволили / из жизни и все знают / а мне сказать забыли / т.е. все как-то вместе / а вокруг меня такая невидная вроде стенка / т.е. это мне невидная / а всем-то видная и все / как-то жалко так/ ласково улыбаются / и торопятся мимо / бочком-бочком / или вприскочку/ бормоча себе под нос / живешь живешь / и вот те на / раз и нету / вы это о ком / спрашиваю / а никого и нет / ответить / стенка вокруг / и меня отменили»
Тамара Буковская, как известно, мастер рифмованных узоров, а в этом сборнике как раз много верлибров (впрочем, внутренние рифмовки нет-нет, да проскакивают). Но зато каких!
Может, это стихотворение и не самое лучшее в книге, но мое любимое, а потому процитирую полностью:

Читать стихи надо —
громким голосом,
не шепелявя,
не картавя, не брызжа
слюной, не воняя плохо
залеченными зубами,
не рыгая, не икая,
не присепетывая, не впадая
в восторг от собственного голоса, не захлебываясь от
вдохновения и выпитой для
заводочки водочки, не хлопая
себя по бедрам, по заднице,
не притоптывая ногой, то одной,
то другой, не вскрикивая,
как дешевая блядь под клиентом...
А впрочем, может быть, читать
Стихи не надо ни громким голосом,
Ни шепелявя, ни картавя и пр. и пр. и пр.

Тут и не поспоришь. Буковская — очень точный, очень конкретный, очень правильный Поэт.

Евгений В. Харитоновъ



«Короткое путешествие дилетантов».
Обнинск, «ФОБ», 2007.

Тень от бутылки
Песочными часами
На пляже служит.

Это хайку Эльвиры Частиковой из книги-альбома «Короткое путешествие дилетантов», в которой вместе с ней еще четверо соавторов из Обнинска и Боровска искали на основе таланта знак равенства между окружающим миром и человеком, искусством и стихотворной строкой.  Но в книге акцент сделан не столько  на поэзию, сколько на живопись, народный промысел, рукоделье и фотографию. Известная поэтесса представлена  портретами родных и близких, цветами, миром, наивно выхваченным мимолетностью творения. При этом каждая живописная работа прокомментирована трехстишиями,  которые поэтесса подсматривает вокруг себя:

Детской улыбкой
Проклюнулся на небе
Изящный месяц.

Второй автор стихотворных миниатюр и оригинальных фотографий, которые сегодня широко известны в Сети, Валерий Прокошин. Вдвоем они проиллюстрировали стихоминиатюрами  не только свои, но и  творческие работы поэта Николая Милова, музыканта Евгения Деньгина, певицы Лидии Музалевой.  Валерий Прокошин метко запечатлел в фотографиях образ провинциального городка Боровска Калужской области, дополняя личные фотоощущения строчками:

В этом городе,
Где родина с родинку,
До старости жить…

Считается, что фигура поэта страдательная, мало приспособленная к жизни. На самом деле это миф, порожденный разбалованными романтиками, а творческий человек активен во многих жанрах жизни. И  книга тому подтверждение. Современный русский поэт — фигура деятельная. Поэт, певец, музыкант,  рисующий, фотографирующий, создающий плетеные корзины и свистульки, шьющий одежду… Творческий человек вполне вписывается в деловую  современность, которая расширяет формы и скорости коммуникаций не только словом, но и делом. Вспомним — Борис Пастернак в пору вынужденного читательского забвения гордился, что он вполне выживет, благодаря хорошим урожаям на дачном участке. Огородник он был знатный. Уместно вспомнить знаменитого скульптора Вадима Сидура, который на склоне лет заговорил стихами и оставил нам чудесную книгу верлибров «Самая счастливая осень». Вот и Николай Милов прославился в Боровске глиняными свистульками, которыми снабжал окрестных мальчишек многие годы. Певица Лидия Музалева до сих пор поражает искусными нарядами. Главное — искать в текущей повседневности приложение творческого потенциала в отражении мира, как это сделали калужские «творяне», показав свои таланты в живописи, народном промысле, флористике, создавая словесным минимализмом большое:

Серебро и смех,
Февраль рассыпал у ног.
Где ты, русский Басё?

И  на поставленный В. Прокошиным  вопрос ответ уже известен: на калужской земле поэты складывают слова  в современные поБАСЕнки, где:

Сугробы жизни.
Детство мое осталось
Под чистым снегом.

Как тут не вспомнить ядовитое замечание Михаила Лермонтова: «...прежде люди были просты: они знали только то, чему учились. Ныне, ничему не учась, все знают». Классик писал с отрицательной ноткой о своем времени, но сегодня его размышления звучат с точностью до наоборот. Дилетант — он же гений необученный, оказывается плодотворней в творческих поисках, чем иной профессионал, если рядом с ними живут разные музы, которые  учат быть умом неболтливыми, и вслед за  В. Прокошиным напоминают:

Помни: классиком
Никто не рождается,
А умирает.

Владимир МОНАХОВ



Сергей Кузнечихин, «Забавный народ»; книга прозы.
Красноярск, 2007.

Рыбак рыбака видит издалека. Это первое, что пришло мне в голову после прочтения прозаической книги о поэтах живущего в Красноярске Сергея Кузнечихина «Забавный народ». И вот почему: инженер Кузнечихин (по своей специальности) разбирается в котлах, режиме их работы и наладки. Инженер Мамонтов (по совместительству — автор этих строк) — в коммуникациях, которые питают эти самые котлы и создают так называемый режим работы. Поэт Кузнечихин понятен поэту Мамонтову: Пермь — от слова «терем», а Красноярск — от «краски яркие»? Сергей подмигнул бы и добавил:
«…мы с тобой не принимали участия ни в разворовывании, ни в оболванивании России». Все в порядке. Итак, писатель Кузнечихин — это… Стоп. Для начала вспомним, отчего мы — «забавный народ». Как же, как же — Есенин в «Черном человеке»: «Ах, люблю я поэтов. Забавный народ. В них всегда нахожу я историю, сердцу знакомую…» Далее, наверно, кто хоть мало-мальски знаком с творчеством Сергея Александровича, процитирует и «прыщавую курсистку, и длинноволосого урода». Но обратимся от Сергея Александровича к Сергею Даниловичу.
Откроем рассказ Кузнечихина «Поэты А. и Я.». Что это? Взгляд на отношения мужчины и женщины? Отношение слабого к сильному, или наоборот? Кто гений тут, кто талант, кто посредственность? Грань зыбка. Она мастерски размыта автором. Сами же герои, наоборот, сфокусированы, как на приличной цифровой фотографии. И не важно, кто ты есть по специальности — танкист, кочегар, менеджер или поэт. Закон един: что думаешь о жизни, то и получаешь взамен. Пуля в бою чина не замечает. Но поэт, как бы время ни вертело хвостом, всегда остается в оптике снайпера. Поэт — лакмусовая бумажка в мутном стакане лаборанта котельной, что из «Бесконечного диалога» нашего автора. Котельной, которая «…дает пар для фабрики туалетной бумаги. А сырьем для подтирки служат книги… Фабрика урчит круглосуточно, без выходных; идет непрерывный процесс переработки. Четыре мужика ставят коробки на весы, потом высыпают на транспортер… С библиотеками у фабрики большая дружба. Оптовые поставщики всегда уважаемы». И дальше: «…кого больше издавали, тем чаще вытирают задницу. Закономерность прямая, как лом».
Некоторые могут заметить: «Уж не зависть ли тут играет? А если бы вас печатали, о том ли пели?». В «Бесконечном диалоге» читатель находит определение, равное душевному настрою автора, не желающего идти в обнимку с «огламуренным» временем: «Писать в стол можно до определенного предела. Потом наступает удушье».
Это и есть архимедов рычаг творческой личности, отправная точка духа. Тут каждый волен выбрать свой путь: либо спиться от кажущейся безысходности, стать завистником, подхалимом, либо «убить в себе государство» и остаться в «Бесконечном диалоге» с собой: «Вот так и ворчим друг на друга чуть ли не каждый день. До рукоприкладства не доходит, но на крик, порою, срываемся. Однако миримся. А что делать. Жить-то надо…»
Сергея Кузнечихина обвиняли в том, что «…про поэтов пишут только те, кому писать не о чем». Я удивлен. Поэты что, прокаженные? Помнится, еще Маяковский  обмолвился: «Я — поэт, этим и интересен». Однако время Оксаны Робски и «увеличения внутреннего валового продукта в рамках интеграции» легко скинуло его с парохода современности, кстати, спалив при этом (то ли от передозировки «коксом», то ли от испуга) престижный клуб «Дягилев». Как остро замечает Кузнечихин: «Чем они (поэты) хуже докторов, художников, политиков или проституток? Особенно теперь, когда поэты оказались в стане самых униженных и оскорбленных. Учителя, врачи или вы, пенсионеры, постоянно взываете к правительству и требуете улучшить ваше благосостояние. Поэты даже этого не могут себе позволить. Они не клянчат у государства ни на хлеб, ни на вино. Единственно, что может себе позволить поэт — попросить у местных властей, чтобы издали книжку. Так ведь не каждый умеет просить».
Сергей Кузнечихин имеет полное право заявлять так. Он «зарабатывал на хлеб» специальностью инженера. Ни в стихах, ни в прозе не врал вам, дорогой читатель. В книге «Забавный народ» есть любопытная повесть: «Санитарный вариант, или седьмая жена поэта Есенина». Записано — санитаром, продиктовано — женщиной: «…дай руку, сними ее с моего бедра и протяни мне. Убрал. Вот и умница. Пора отвыкать от вульгарных замашек. У нас впереди более наполненные часы. Успокоился? Теперь смотри мне в глаза и слушай. Сейчас я расскажу тебе все… Если сможешь не поверить мне — пожалуйста, не верь. Но ты не сможешь».
И женщина начинает повествование. Каждая история — это великолепный синтез знакомых нам  личностей, потерявшихся во времени, а, может быть, просто перепутавших век, город и адрес. Это сродни гаданию на картах — не знаешь, что выпадет, туз или шестерка. Колода уже в руках, глаза блестят, азарт. Карта со свистом ложится на стол и… увы, совершенно не та. Гадалка с долей иронии отводит глаза в сторону.
Посмотрите хотя бы начало каждой истории:
1. «Бенедиктов и Белинский».
«Существовал критик по фамилии Белинский.
Ты слышал, кто такие критики? Это люди, которые знают все, а сами ничего не могут… Белинского женщины не выносили. А за что его любить? Для романтических барышень он был слишком невзрачен. Для сентиментальных дамочек — чересчур зол. Для сообразительных девочек — нищ до неприличия…»
2. «Большая дуэль».
«Привел его все-таки Тургенев. Была у большого мастера маленькая слабость — пьяных не любил, но обожал подхалимаж, просто млел, когда определенное место языком вылизывали. А этот узкий специалист владел своим искусством виртуозно…».
3. «Пушкин и Маяковский».
«Осип Брик приревновал Маяковского к жене и решил избавиться от него. Но как? Нанять убийцу стоит больших денег. Драться с молодым и здоровым хулиганом — опасно для собственной жизни. И тогда он придумал, как убрать соперника чужими руками…»
4. «Лермонтов на Кавказе».
«Двадцать шесть Бакинских комиссаров поймали поручика Лермонтова. Не случайно как-нибудь, не наобум, а специально выследили и выкрали по личному приказу товарища Сталина…».
5. «Блок, Ахматова и другие».
«Царю Николаю изменила балерина Кшесинская.
Когда женщина изменяет мужчине, виноват мужчина, всегда, в любом случае, при любых обстоятельствах. Любая измена вынуждена. Слабым изменяют от безысходной тоски, а царям и тиранам — от безрассудной смелости. Перепуганные женщины иногда бывают отчаянно смелы…»
Ну что, оценили расклад? Метко и доходчиво. И чем дальше, тем больше вибрирует спираль истории в руках автора. Он не боится, что она выгнется и с визгом рубанет по щеке, до крови и мяса. Это и есть «Хазарский словарь» русской литературы по-кузнечихински. Можно читать с любого места, каждый найдет для себя то, что пожелает. Вообще, Сергей уделяет большое значение женщине в жизни поэта. Когда с иронией, когда с болью, когда с растерянностью. Не зря любая история «Санитарного варианта, или седьмой жены поэта Есенина» заканчивается словами: «Спасти поэта может только женщина».
Я не случайно начал эти заметки с кузнечихинского рассказа «Поэты А. и Я.». Очень показательная вещь — как бы крещендо прозаического сборника о жизни поэтов. Не буду описывать сюжет, героев, пытаться угадать замысел автора. Надо просто взять и почитать книгу. Трагедия Женщины и Поэта — наша с вами трагедия, она происходит с нами каждый день, она внутри нас, но мы забываем или делаем вид, что жизнь слишком хрупкая вещь. Я повторюсь, не важно кто ты — поэт или инженер. Надо беречь то, чем щедро одарил нас Господь. Посмотрим глазами женщины в зал суда:
«Зал ненавидел ее. И она понимала эту ненависть. И очень хорошо понимала Соколова. Но понимал ли Соколов, что она, в порыве бабьей истерики неосознанно совершила то, о чем сам он мечтал много лет. Сколько раз чесались у него руки от желания задушить Поэта? И не только у него. А тут вдруг свершилось. Материализовалось подспудное желание. И стало страшно, что кто-нибудь догадается о тайном грехе. Оттого и кричит, впадая в пафос, чтобы спрятаться от подозрений. И сумеет заставить людей поверить в свою неподдельную скорбь, и себя заставить поверить. В этом она не сомневалась. Но камень на ее душе ни кликушество его, ни его проклятия утяжелить не смогут. Тяжелее некуда. Единственное облегчение в том последнем слове Поэта, в его еле слышном «спасибо», о котором она никому не говорила, в которое никто не поверил бы, в котором и сама начала сомневаться — может, ей все-таки послышалось?»
Вот и получается, что «Забавный народ» — не книга о поэтах и не собственно поэты, а мы, читатели, потерявшие в себе что-то главное, не узревшие в мутном потоке времени любовь и человеческое достоинство. Найти бы, да куда уж?.. Как-никак народ-то мы забавный!

Роман МАМОНТОВ, Пермь



Элла Фонякова, «Капли дождя на стекле. Стихи».
Санкт-Петербург, «АБЕВЕГА», 2007.

Стихи в ленту текущих новостей  не попадают, потому что современное общество стихами интересуется мало, а поэты устали доказывать себе собственную значимость. Написать стихи, попасть в журнал, опубликовать книжку — еще не значит выйти в свет, поэтому стихи теперь не объединяют, а скорее даже разлучают внутренних и внешних людей информационного общества. А жаль!  Мне показалось, что одностишие Эллы Фоняковой под многозначительным названием «Экономическая ода» заслуживает широкой пропаганды вдоль дорог на столь полюбившихся нашей эпохе баннерах. Вот этот текст:

ООО! ООО! ООО!

Лучше не скажешь о текущем моменте истории! Всего одна буква использована автором, но как точно и много поэт поведал о современной ситуации в стране, которую захватили «оошки» разных мастей, прививая мистификацию социального процветания наших дней. Такой текст не мог родиться двадцать лет назад, он будет непонятен и через полвека. Он умрет в сегодняшнем дне с нами и в нас. Но сегодня — это блестящая опоэтизированная характеристика, выхваченная из текущей современности, которая тяготеет к новой золотой лихорадке минуты славы, которой одурачены новые телетолпы России.
Именно  на таких поэтических фактах построена новая книга верлибров Эллы Фоняковой — мгновение, деталь, зарисовка, вырванная взглядом питерского поэта и журналиста из контекста повседневности и записала в дневник. Где бы ни побывал поэт последние два года, он всюду находит повод для написания коротких и расширенных поэтических текстов, которые могут сказать читателю больше о времени и эпохе, чем многие информационные ленты.
Что можно поведать нового о двух цивилизациях — русской и американской? Тома исписаны, создавая новую ритмическую идеологию противостояния. Но вот поэт подсмотрел еще одну большую разницу, не в нашу пользу, в крохотном  эпизоде, который мог остаться незамеченным, если бы не оказался рядом летописец:

Мэр флоридского Санкт-Петербурга
Дружески пожал нам руки…
Гостей «фром Рашия» представили ему
Прямо на улице, во время парада
В честь дня рождения
Мартина Лютера Кинга.
Нашу краткую беседу
Внезапно прервала девочка,
Вертевшаяся рядом:
У нее на обуви развязался шнурочек!
Двухметровый мэр,
Мигом согнувшись в три погибели,
Ловко и аккуратно шнурок завязал.
Девчушка устремилась
Вслед удаляющемуся
Праздничному шествию…
Эпизод застрял в памяти.
Помню, мне тогда подумалось:
А нашей-то молодой демократии,
Пожалуй, до ихней-то старой,
Еще далековато…

Невольно возникает желание этот текст превратить в листовки и положить на рабочие столы Президента, губернаторов и мэров городов всей России. Ведь поэт рассмотрел что-то большее в чужой жизни, чего не доносят наши журналисты, и чего так не хватает нам.
Поэзия живет, подслушивая тишину, где подлинные лирические  герои остаются незамеченными. Эту метамысль диктует божественным глаголом верлибра поэт Элла Фонякова. Мне часто кажется, что век литературы закончился, а писатели остались и продолжают сочинять то, что никому больше не понадобится… Но разве  можно равнодушно пройти мимо такого текста:

Он пил, курил, распутничал в свое удовольствие.
Но глаза его жены светились любовью.
Он мог внезапно уехать надолго, неведомо куда.
Ее глаза светились любовью.
Мог выгрести на водку всю домашнюю заначку.
Но ее глаза светились любовью.
Он хворал, старился, дряхлел.
Ее глаза светились любовью,
Потом его не стало.
Ее глаза продолжают светиться
Любовью…

Поэтический дневник Эллы Фоняковой убеждает, что по-прежнему в современном мире разлита поэзия, которой торгашеская повседневность отказывает в праве на существование. Главное, что эти факты и события встретил поэт, увидел их  и донес читателю, как капельки дождя сквозь  увеличительное стекло божественного глагола.

Владимир МОНАХОВ



Андрей Баранов, «Поиск по имени».
Москва, Издательство Н. Филимонова, 2008.

История с Андреем Барановым поучительна. Я довольно долго знал его как Глеба Бардодыма. Познакомился с его творчеством на литературном сайте в Интернете. Потом долго уговаривал выйти на сцену со своими стихами. Внешне Бардодым вполне соответствовал своей московской работе — успешного менеджера крупной фирмы. Правда, без прилагающихся по должности понтов. Сдержанный, молчаливый. А потом история начала откручиваться назад… Настоящее имя его оказалось Андрей. Андрей Баранов. Родом из Сарапула, что в Удмуртии, окончил Литинститут, выпустил две книги стихов… Потом ушел в бизнес — семью кормить. Реализовывать невостребованные в 90-е годы в литературе силы начал позже, оказался в Интернете, повесил под псевдонимом «Глеб Бардодым» стихи и — понеслось. Псевдоним вызывал недоумение у тех, кто когда-то знал поэта Александра Бардодыма, погибшего в Абхазии… Но автор упорно не хотел менять псевдоним. Придуманная маска, казалось, приросла к стихам намертво. Отзывы, общение с сетевыми коллегами, неожиданная востребованность поэзии в Интернете вернули ему веру в свою литературную нужность… Так начался новый поэт — Глеб Бардодым, который издал под этим именем еще две книги. За это время судьба его сделала неожиданный разворот — ему предложили вернуться на родину, в Удмуртию, чтобы обустраивать ее в должности представителя головной московской конторы. Он согласился. И вот, вернувшись к корням, к тому, откуда когда-то начинал свой путь в большую жизнь в маленькой сарапульской литстудии, он неожиданно для себя снова оказался Андреем Барановым. Поэтом и человеком. И стихи его стали совсем другие… из них забило то, что таилось в глубине души, скрытое за тремя замками офисного служащего:

Какая охота за Нечкино, рыбалка за Камой,
пиво в местном ларьке, баня в сумерках и сверчках!..
Розовая женщина, прикрывшись березовым
листиком, покачивается в проеме, в небо
исходит паром…
Ей плевать, что ты и эти звезды
в запотевших от счастья очках
глазеют на нее — даром…

Эта ностальгия по детству, по родине — по настоящему — перемежается в стихах Андрея Баранова с реалиями его глянцевой жизни — дедлайнами, совещаниями, тендерами, «гробами дверей», офисной тоской… После Москвы, ставшей на время родной, Удмуртия кажется поэту глухой, сонной, оставшейся в прошлом веке провинцией, и это вызывает в нем весь калейдоскоп чувств — от иронии до нежности…

Тоска-на-Каме и башка на лапах
дворняжих.
Шелудив. Почти слепец.
Дряхл и упрям, он кличется: Сарапул,
как бывший первой гильдии купец.
Все сердце мне, не веря в свой конец,
он стертыми когтями расцарапал!..

Скажу честно — я люблю этого поэта. От ранних его вещей из цикла «Лиман» через — когда добрые, а когда злые — столичные стихи до последних, суровых и мудрых стихов удмуртской ноты. В новую книгу, вернувшую поэту его подлинное имя, вошли избранные стихи из предыдущей книги «*ссылка верна» и новые стихи.

Курочка клюет по зернышку, утро гасит по
звездочке, ветер задувает по жизни.
Помни,
в твоих каблуках теперь навсегда эта рыжая глина,
эта невыколупывающаяся земля.
Она вцепилась в тебя, она тебя не отпустит,
она обвила тебя корнями.
ты сам теперь стал корнем,
и от тебя росточки: Евгений, Наталья, Илья.

А вот — удмуртский ремейк давнишнего московского барановского стихотворения  «Куплю арбуз у мокрого узбека…», любимого мною:

Куплю морковь у мокрого удмурта.
Нарыл ее он утром в огороде
(и не в своем, сдается мне!) и долго
в автобусе нылгинском мерз и трясся,
чтоб вот сюда, к кафе «Турист», поспеть,
когда я выйду, скушав два салата…
…Говорят, удмурты
так ворожат, колдуют, что держись!
Не буду врать: с марийцами, конечно,
им не сравниться, но вот после них
удмурты — всех сильнее по волшбе…

Андрей Баранов признается:

Я был хорошим мальчиком тридцать семь лет.
В тридцать семь уже умер Пушкин. А я еще нет
— потому что меня еще нет.
Это не я писал стихи, и не я не верил Твоему чуду:
когда в глазах последней бляди теплится слабый свет,
как след стопы на заплеванном кафеле.
А теперь вот — буду…

Что значит быть плохим в понимании автора? Значит ли это поменять пиджак менеджера на желтую кофту поэта? Возможен ли симбиоз поэта и менеджера? Судя по Андрею Баранову — возможен. Но все равно это — пытка, насилие над собой. Когда на документ вместо резолюции из ручки вдруг протекают стихи… Или еще хуже — когда резолюция побеждает стихи. Из этой двойственности скроен и поэтический мир Баранова — два имени, две несовместимых по сути жизни… Может ли один без другого? Вопрос без ответа. Однако возвращение поэта и человека к чему-то главному в самом себе уже началось…

…И чего мы спорим? — как будто еще
рано…
Рана затягивается. Ночь кончается,
склоняется к изголовью
и, слабея, шепчет о светлом пути,
о счастливых днях, о прозрачных водах,
о подсолнухах и сарафанах,
и о покинутых странах, в которые не войти.

И как символично название книги — «поиск по имени»! Кого вы хотите найти? — Бардодыма или Баранова, рыбалку за Камой или чистое вещество поэзии? Даю ссылку. Имейте ввиду — ссылка верна.

Андрей КОРОВИН



Сергей Слепухин, «Прощай, Парезия». Стихотворения.
Издательство  «Евдокия», Екатеринбург, 2007.

годо долгожданный второго пришествия до
предтеча нет речи нет течи в гортани нет зова
обманщик лукавый фальшивый спаситель годо
ты нас одурачил надеждой напрасною снова

мы ждем на дороге и я и Владимир-поэт
володя мелодий владетель прозрачного слова
в чьих бронксах прокуренный духа и воздуха нет
а ты искушаешь напрасной надеждою снова

Поэт Сергей Слепухин не вмещает самого себя в историческое земное пространство. Ему надо все больше и больше пространства, чтобы его слово читалось в бесконечности, где каждая буковка воспринимается клавиатурой Вселенной, чтобы потом все это можно было объединить, вместить и спрятать в себе. А затем уйти в самого  себя все дальше, дальше и дальше, куда никто уже пройти не сможет, если не будет читать его стихов… Ведь по версии современных стихотворцев Бог сделал карьеру Слову, а люди сделали Богу карьеру в словах,  создавая читательский мир антиязыка поэзии. Недаром Александр Пушкин устами лирического героя в «Истории деревни Горюхино» оставил нам просьбу к Богу послать ему читателей. И это обращение по-прежнему актуально: главная ценность русской поэтической ноосферы — читатель. Он дороже денег, потому что повседневная опасность для современного литературного процесса не в том, что поэту недоплатили, а что его не прочитали. Да, текущая жизнь стремительно дорожает. Только стихи по-прежнему ничего не стоят, когда нет читателя. Но Слепухин отказывается верить в утвердившуюся мысль о смерти читателя и поэта.

В подмышке города, где желт колтун акаций,
Где вязки запахи тлетворных нечистот,
Слагает на скамье, не требуя оваций,
Стих идиот.

В убогой спаленке разбуженной гортани
Несбывшейся любви рождаются слова,
И робко в путь спешат, как ежики в тумане,
Кольнув едва.

Машин папье-маше, монокли манекенов,
Реклам холодный жар, искусственный и злой,
Не умирай, мой стих, застенчивая вена,
Побудь со мной.

Так в эпоху глобализации он вслед за другими выносит Россию вперед стихами, хотя газеты неустанно напоминают ему о НЕРЕНТАБЕЛЬНОСТИ ПОЭТИЧЕСКИХ ПУТЕШЕСТВИЙ. Но ПОЭТ нерентабелен лишь до той поры, пока вокруг него, как подле Иисуса Христа, не соберутся двенадцать читателей, живущих в городе, куда он пришел почитать свои и послушать стихи других, нарушая гладь пустоты! Для меня книга Сергея Слепухина пришла в Братск в количестве десяти экземпляров, которые я раздал окружающим меня любителям стихов. Таковых в городе набралось, и они откликнулось на его слово.
Сергей Слепухин — поэт и художник. Он — активно печатающийся автор в журнально-сетевой периодике и выпускающий, хоть и малыми тиражами, книги. Его живопись  выставляется в галереях и покупается ценителями. Живописный склад ума соединяется во многих стихообразах, отражающих разное видение мира. Как в этом восьмистишии:

Бродя в мечтах без всякой цели
По узким улочкам витым,
Наступишь в луже акварели,
Чей желтый станет золотым.
Не рассуждай о настоящем —
Ты в нем, пока стоит нога,
А время заводью бродящей
Не отторгает берега.

Стихи Сергея Слепухина редактируют жизнь, удаляя из нее с помощью слова все лишнее. Благодаря этому окружающий мир не улучшается, но и не ухудшается, а становится полнозвучнее в тишине бытия, где из современной плоти рождается новое слово антиязыка.

*

И манит высь, как мамины колени,
Но каменистей при подъеме скат,
Неразличимы стертые ступени
Небесной лестницы, ведущей наугад.

Как в детстве ты карабкался умело,
Взлетал стремглав, порывист и крылат!
Теперь душа опережает тело,
Одышливо зовущее назад…

Слепухин несет в себе — глагол Бытия, сжатый до божественного Я. Поэт поет только самого себя, даже если он пытается пустить пыль в глаза вечности, предоставив алиби для Бога. Для поэта главный закон сохранения Господа — не молитва, а стихи. Поэзия важна тем, что она показывает людям не только то, что не свершилось, но и мимо чего они прошли.

*

На мокром месте облака,
Как дыры в лужах,
И впала бледная щека,
И смех натужен.
Аркан и мал и невелик,
Блазнит темница,
Но не вмещает птичий крик
И птичьи лица.
Подобия самим себе
И нам подобья,
Стекает слюнкой по губе
В земли утробье.

Стихи Слепухина — ежедневная ностальгия по будущему, которое сбывается только в опубликованном виде. Читая его, я убеждаюсь, что надо постоянно больше перечитывать поэта не для узнавания и постижения других, а для понимания самого себя и только себя одного. Но читать, чтобы обмениваться  не идеями, а сомнениями, которых в наше время не хватает на всех.

Благодаря таким поэтам, как Сергей Слепухин, будущему  не  грозит остаться без стихов, в котором бесконечность речи может быть неподвижна, а Бог — бессилен! Но благодаря таким поэтам слово, как атом литературной веры, когда-то где-то в ком-то отзовется. В книге «Прощай, Парезия» автор расставил все по своим местам, но только для себя не смог найти места и потому, даже в наших мыслях, то и дело пропадает без вести, чтобы переписать жизнь, которая проходит быстрее афоризма! Поэтому он использует способность заново переписать и переиздать память в другой жизни, где:

ах вавилона вечный долгострой,
когда един язык и междометья
унифицированы мысли и покрой
до р.х. жаль забыл тысячелетье
как дом союза в вечных облаках
соединенных штатов междуречья
велик Мардук отныне и в веках
и все равны в бесправье и правах
ремесленников лиры и заплечья
..........................................................
стропила в небо в задницы богов
под матерок на общечеловечьем
но зиккурат потомству не готов
развалина стыдобище увечье
смеются боги в медных небесах
блошиный цирк на глиняных весах
и подлая гордыня человечья

Владимир МОНАХОВ


Warning: include(../../bottom_archiv.html): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/detira.ru/htdocs/www/arhiv/48_10_2008/recenzii.php on line 364

Warning: include(../../bottom_archiv.html): failed to open stream: No such file or directory in /home/host1842572/detira.ru/htdocs/www/arhiv/48_10_2008/recenzii.php on line 364

Warning: include(): Failed opening '../../bottom_archiv.html' for inclusion (include_path='.:/usr/local/php/php-5.5/lib/php') in /home/host1842572/detira.ru/htdocs/www/arhiv/48_10_2008/recenzii.php on line 364