Литературно-художественный журнал «Дети Ра». № 11, 2005. Леонид Корниенко

ГЕОМЕТРИЯ В ЖИЗНИ

Треугольные учебные комнаты

Классные комнаты имели три стены, а не четыре.
Не понимаете? Все очень просто!
Когда в учебном центре для новых групп эмигрантов, изучающих финский язык, стало не хватать классных комнат, его огромное центральное фойе, нет, правильнее сказать, четыре угла этого фойе аккуратно отделили стеклянными перегородками-рамами с вделанными в них дверями и получились... треугольные комнаты в виде равнобедренных треугольников (простите за дальнейшие математические выкладки). Стеклянные перегородки с дверями имели длину 14 метров, а две другие стены классов, по 10 метров, были образованы частями бетонных стен и кусками уличных анфилад окон.
В образовавшиеся четыре комнаты поставили по тринадцать ученических столов, по одному учительскому, по пластиковой доске и по тележке с телевизором и эпидеоскопом.
Такое необычное и в то же время комфортное размещение произвело на большинство эмигрантов-учащихся этих групп неизгладимое впечатление. Вот как здорово умеют обустраиваться финны!
В одной из групп, попавших в треугольные классы, было 12 человек. Ее учителем и одновременно куратором назначили Эйю. Лишний ученический стол оказался перед ее столом. Намного позже, после выпуска группы, причину этого неожиданным образом объяснил знакомый учитель математики из LUKIO (гимназии).
Этот стол находился на пересечении медиан треугольного класса, в полутора метрах от стола учительницы. С трех сторон через него проходили направленные на учительницу взгляды двенадцати человек.
Понимаете?!
Двенадцать взглядов — это же действие двенадцати энергетик!
Учительница почти всегда могла адекватно на них реагировать. Сидевший за этим столом был бы к ней лицом, а ко всем остальным боком или спиной.
Вы могли бы это выдержать?! Не уверен. Вы же не... Иисус Христос!
В группе, наверное, все были такого же мнения. Стол так и остался пустовать до конца курсов.

Энергетика углов

В воображаемую вписанную окружность треугольного класса Эйи вошло девять столов. Один из них, как уже отмечалось, пустовал. Ее стол стоял у стеклянной перегородки и совмещался по медиане со столом в прямом углу, находясь с ним вместе на периметре этой воображаемой вписанной окружности.
Вообще-то это уникальное явление и в математике, и в жизни — описанная окружность или... окружение!
Хотите, объясню свою мысль?
Предположим, если несколько объектов находятся, так сказать, в чистом кругу, то они будут вести себя по отношению друг к другу как стеклышки в детском калейдо-скопе. Но стоит на оси этого круга появиться влиятельным объектам...
Понимаете? Стол в прямом углу и стол учительский... Как полюса!
(Если понимаете, я рад за вас. У вас тоже прекрасное пространственное воображение.)
Так вот, эти влиятельные объекты сотворят для невлиятельных жизнь межполюсо-образную. Тут уж закон, хоть физический, хоть социальный, гласит в таком случае одно: между полюсами просто так болтаться нельзя. Обязательно произойдет (полное или частичное, явное или скрытое) тяготение к одному из них. Если такой круг вписан в треугольник, тяготение чаще возникает к тому, будем говорить, полюсу, у которого «за спиной» прямой угол!
В этом углу треугольного класса Эйи сидел Люсьен. Он приехал из Марокко и был женат на финке, имел двоих детей.
Теперь несколько слов о прямом угле.
Прямой угол — это не просто 90 градусов или еще что-нибудь математическое. Помните выражение «краеугольный камень»? Так вот оно, как ничто другое, характеризует определенные субъективные свойства прямого угла!
Он не способен мечтать или созерцать, а просто несет на себе все тяжести мира — не потому ли монументальные творения имеют в себе большое количество прямых углов?
Он, как ничто другое, точно дозирует пропорции плюсов и минусов в жизни, что порождает вокруг него ауру справедливого вершителя правосудия.
Редкостное сочетание диктата и... шарма, не правда ли?
Люсьен в этом углу, словно из корзины воздушного шара, всех хорошо видел и был настоящим воплощением его гармонии. Семеро из двенадцати вошедших в воображаемую вписанную окружность треугольного класса полностью ему подчинились (учительница, конечно же, хоть и влиятельный объект, была не в счет). Четверым остававшимся вне влияния было удивительно наблюдать, как эта команда незаметно превратилась в безапелляционных оценщиков и законодателей всего происходящего в группе и вне ее.
Вы не забыли, что класс был треугольным?
Два других угла, острых и независимых от вписанной окружности, имели другую энергетику. И четыре стола, оставшихся вне команды, словно заняли против семерки глухую оборону.
В самих углах сидели Полина, приехавшая из Петрозаводска с шестилетней дочерью, и Денис, получивший разрешение на переезд в Финляндию из Казахстана только для себя и жены, так как сыну уже исполнился 21 год.
Острый угол, наверное, самое надежное убежище в этом изменчивом мире. Из острого угла очень удобно наблюдать за происходящим, оставаясь незамеченным.
И неважно, что образует угол: две стены из кирпича и стекла или шоры из духовных непритязаний и душевного мелколесья. Главное — сохранить равно-весие, равно-действие или, в конце концов, просто равно-душие ко всему. Для этого нужно только придерживаться биссектрисы угла.
Помните присказку, знакомую еще со школьной скамьи?
«Биссектриса — это крыса, которая бегает по углам...
(Наша жизнь в сплошных углах. О них ранятся или ударяются. В них загоняют себя или других.)...
и делит угол...
(Как важно найти свой угол и суметь из него не выйти, если наступила черная полоса!)...
пополам»...
(А еще, чем угол острее, тем он уютнее!)
Угол, который достался Полине, был образован с левой стороны стеклянной перегородкой, с правой — бетонной. Похожая на фон для черно-белого фото, эта бетонная стена была скучной. На нее можно было смотреть, что и делала иногда Полина, когда никого не хотелось видеть. Чаще она меланхолично созерцала через стеклянную перегородку оригинальным образом преобразованное фойе, а еще чаще, по биссектрисе своего угла, через окна — городские кварталы. Ей нравился ее угол. Никого за своей спиной, сам за чужими спинами. Как на смотровой площадке — всех видно, а тебя нет.
Угол, который занял Денис, образовывали стеклянная перегородка и наружные окна. Из него одинаково хорошо были видны по левую сторону кусок автострады и по правую сторону часть фойе. Как под косым парусом, взметнувшимся ввысь, плыла эта странная лодка-класс перед его взором! Словно мечта из далекого детства о высоких морских горизонтах и капитанском мостике стала явью, хотя и таким неожиданным способом.

Классический треугольник

Надо отдать должное Эйе, с юмором и выдержкой у нее было все в порядке. Посмеявшись вместе с группой над таким оригинальным помещением, рассадив всех и перезнакомившись со всеми, она сразу сосредоточилась на главном: работе над грамматикой финского языка.
Ксерокопии из учебников с толкованиями важнейших моментов теории финского языка и соответствующими им упражнениями, беседы по статьям местных и хельсинкских газет и самостоятельно подготовленные учениками выступления. Как в школе. Только с одной разницей: финский язык был родным лишь для нее, потому работа Эйи с учениками напоминала им игру в одни ворота. Она одна была нападающим, а все остальные — голкиперами. Ее точные пасы, неожиданные посылки, изощренные финты одни принимали уверенно, другие, догадываясь интуитивно, схватывали на лету, а третьи сидели баран бараном (таких, естественно, было подавляющее большинство), безнадежно пропускали все мимо, сетуя вслух на память и возраст, а втайне на злую судьбу и такого же тупого соседа.
Так прошел первый месяц совместной учебы.
Говорят, учитель — это не профессия, а диагноз. Группе повезло: Эйя была именно таким учителем. Она, казалось, не знала устали, делая свое дело из урока в урок, сохраняя ровное отношение ко всем и неизменное восхищение малейшим успехом каждого. Все ошибки, которые допускались на доске или на листках опроса ее учениками по той или иной теме грамматики, становились отправной точкой на уроках повторения. А то, что писалось в виде ответов на вопросы социального или культурного содержания, превращалось в предмет исследования адаптации ее питомцев к финской жизни.
Однажды она предложила ответить кратко и в шутливой форме на вопрос: «Что вас больше всего сейчас волнует?» Ответы учеников, сидевших в углах, ей наиболее запомнились.
Люсьен аккуратно вывел: «Его (ее) взгляд всегда беспокоит меня».
Денис размашисто написал: «Я вчера целый вечер ждал друга (подругу) в кафе».
Полина неровным почерком накорябала: «Я хотела бы, чтобы моя дочь в будущем всегда помогала мне».
Фразы были явно созвучны душевному настроению каждого ученика.
Эйя присмотрелась к ним и подумала: похоже, эти трое вскоре составят классический любовный треугольник.
И не ошиблась.

ВЫБОР

Свидетельство о наследии (Денис)

Что в его роду по линии матери были финны, Денис знал давно. Но вот что у него есть возможность уехать в Финляндию как переселенцу на историческую родину, узнал совсем недавно.
Было время обеденного перерыва. Бригада собралась, как обычно, в каптерке. Лопали нехитрую домашнюю снедь, запивали ее кипятком с щепоткой чая из общего чайника и лениво судачили о том о сем.
Начал Фома, известный на весь цех «газеточей». Сбив на затылок вязаную шапочку и выпятив вперед небритый худой подбородок, он вдруг спросил:
— А ты знаешь, Денис, кто такой Мауно Койвисто?
Бригада гыгыкнула. Но Фома остался серьезным.
— Президент. Кажется, Финляндии, — неуверенно сказал Денис.
Фома радостно заржал.
— Во-во! Ка-ажется! Ты, дурень, тут сидишь, не знаешь, как семью прокормить, а тебя в Финляндии он с распростертыми объятиями ждет.
Денис поперхнулся и долго не мог откашляться под лошадиное ржание бригады. Но Фома был бы не Фома, если бы не дожал в том же духе поднятую тему.
— По матери ты финн?
— Ну, финн.
— А чего тогда здесь сидишь? Взял бы и поехал в Финляндию. Благо этот Мауно таких, как ты, всех приглашает. Ты что, до сих пор не знал об этом, газет не читаешь?!
Бригада уже не ржала, а рыдала от смеха. Денис, криво улыбаясь, хлопал глазами и не знал, что сказать.
Фома поскреб ногтями, как кот, щетину под подбородком и закончил:
— В 1990 году Мауно Койвисто, финский президент, предложил всем финнам, что живут за границей, вернуться на историческую родину. Если есть в свидетельстве о рождении отметка, что хотя бы один из родителей финн — а у тебя это мать, то можешь брать это свидетельство о рождении и дуть в посольство Финляндии. Признают свидетельство подлинным — откроют зеленую улицу. За бугор. В Финляндию. Усек, финн?
Теперь бригада, прозрев, замолчала, а засмеялся Денис.
Правда, вышло это у него как-то по-щенячьи, неуклюже, но с беззаветной верой, что это не обман. Наконец-то не обман, который и без того сопровождает его все время: и на работе, и по телевизору, и дома...
Разве не наваждение жить так изо дня в день? Утром вставать раньше всех, тихо красться на кухню через единственную комнату (ночью — спальня, днем — гостиная), заставленную разложенным диваном (их с женой) и сыновней раскладушкой. Пить разбавленную кипятком вчерашнюю заварку с хлебом и вареньем, так как колбаса и масло предназначены на обед. Давиться в переполненом влажном автобусе, рискуя потерять пуговицы на куртке. Вкалывать целый день, зная, что заработанное исправно прибавляет циферки на корешке, а не в кошельке...
И всегда и всем должен! Вечный должник! А почему ему никто не должен?
Вечером, когда Денис устал тупо таращиться в телевизор на надоевшие до одури какие-то бразильские сериалы, без которых, по капризу жены, не проходил ни один вечер, он в течение рекламной паузы рассказал ей о сегодняшнем приколе Фомы. Жена вдруг всполошилась и бросилась искать свидетельство о рождении Дениса. В тоненькой, сложенной вдвое бумажке с гербовыми разводами, действительно, напротив фамилии его матери была проставлена национальность: «финка».
Остаток вечера они провели в каком-то блаженном состоянии, будто на них неизвестно откуда свалилось известие о родственнике со странной фамилией Койвисто. Они о нем никогда не слышали. Но это и не удивительно. Ведь он живет в Финляндии. Далеко на Севере. А там все странное. Не только фамилии, но и язык. В детстве, на Новый год, мама всегда пела Денису песенку про елочку на финском языке. Он, конечно, ее не запомнил, но ощущение, что за этими звуками, как в сказке, видится машущая густыми ветвями северная лесная ель, украшенная серебряными шишками, осталось в памяти навсегда.
Жена восприняла свидетельство о рождении Дениса как нежданное наследство от уже покойной и нелюбимой свекрови. Ну надо же! Таким богатством старушка обладала и не воспользовалась! Ведь давно могла в Финляндию уехать. А с ней и все...
Вечером, не стесняясь разбудить сына, спящего на раскладушке рядом, тесно прижалась к удивленному Денису и долго шептала на ухо что-то несвязное и горячее, перемежая тихие поцелуи с откровенными ласками. А когда довела Дениса до полного изнеможения, первая соскочила с дивана и убежала на кухню, где при закрытых дверях и выключенном свете они сладко, как в молодые годы, совершили жаркое соитие, смывая с душ своих накопленные за многие годы взаимные обиды и упреки.
В страну прекрасных дорог, отгороженных от дикой природы аккуратными заборами из металлической сетки, Денис и его жена въехали в конце зимы после получения известия о предоставлении им квартиры.
Сын остался дома (ему был 21 год), но Денису показалось, что он не очень-то огорчился: молод, на жизнь зарабатывает, квартира осталась ему, можно жениться, а чего еще большего желать в такие годы!

Северная сказка (Люсьен)

«Только то бытие прочно, в котором ничего не происходит. Вернее, всегда идет своим чередом, привычным и извечным».
Этот жизненный принцип утвердился в роду Люсьена еще при прапрадедушке во времена султана Мухаммеда-бен-Абдаллаха. Тогда их город Эс-Сувейр еще только строился. Да и назывался он по другому — Могадор. И жизнь была в нем совсем другая, потому что главным для города были не туристы, хиппи и художники, а порт. Из жаркого марева великой пустыни Сахары выходили к нему медлительные караваны верблюдов, груженные золотом и слоновой костью. Гонимые высокой волной и легким ветром, подплывали к нему из морских далей тяжелые корабли, высыпая из своих чрев по шатким сходням на многолюдную пристань муравьиные бусинки тел черных рабов из Центральной Африки. Европейский купец, у которого служил их прапрадедушка, по сохранившемуся портрету этакий вертлявый и глазастый марокканский еврейчик, благоволил к своему услужливому работнику и нередко закрывал глаза на его некоторые, так сказать, вольности, позволившие в конце концов хитрому малому сколотить небольшой капиталец и начать свое торговое дело. Даже когда в городе начали верховодить знаменитые на все Средиземное море марокканские пираты, никто в их семье так и не поддался заманчивым ветрам перемен, несущим воздушные шарики людских судеб к неизведанным горизонтам. Торговцами были всегда, ими и остались. Вот и многочисленные братья его собираются продолжить эту однообразную жизнь.
А он, Люсьен, — нет! У него к такой жизни глубокая неприязнь!
Целый день сидеть в дверях семейного магазинчика, ловить за руки зевак-туристов, соловеть от дурманящих запахов из ресторанчиков и фруктовых рядов, глохнуть от несмолкаемого гула голосов и автомобильных сигналов и чувствовать себя запертым в лабиринте этих тесных улочек, задрапированных всяческой мишурой для туристов?!
Ну уж нет!
Куда лучше, особенно в ранние часы, когда мало туристов, бродить по безграничному берегу океана, подниматься на круглые бастионы полуразрушенной береговой крепости, смотреть на Пурпурные острова, хорошо видные даже в плохую погоду, и думать, что, как пилигрим из Мекки, ты находишься на карантине от чумы (упаси бог ей и в самом деле когда-либо появиться!), но только не на этих островах, ранее снабжавших Древний Рим драгоценным пурпуром, а здесь, в городе, когда-то знаменитом пиратами, а теперь — назойливыми туристами и равнодушными хиппи. И тоже, как и этот одержимый пилигрим, ты с нетерпением ждешь окончания вынужденного заточения, чтобы отправиться дальше, за стынущую синеву океана, в сказочные миры. Нет, ему, Люсьену, не нужны сокровища, о которых мечтают жалкие торговцы туристической мишурой на их улице, не нужны белые красавицы, о которых до одури шепчутся вечерами его братья. Надо просто совершить нечто такое, о чем бы заговорил весь мир! Весть о нем дошла бы сюда, и тогда... О, как бы гордилась и завидовала ему родня!
На этой фазе юношеские мечты обычно обретали зыбкое состояние, похожее на мираж. Аналитический ум Люсьена никак не мог с этим мириться и в конце концов подсказал выход: если хочешь придать мечтам наглядный абрис, нужно учиться. Очень хорошо учиться, чтобы отец не отказал, когда придет время, в просьбе продолжить образование за границей.
«Таким раздумьям он предавался много-много раз, а сегодня — в последний», — как о третьем лице сказал себе однажды вечером Люсьен, взобравшись на крепостную стену и привычно оседлав шершавый ствол бастионной пушки. Та немо глядела на желток солнца, падавшего на край гигантской океанской сковороды.
Завтра утром, сверяясь с пушкой, будто с компасом, в этом направлении его повезет океанский лайнер.
Повезет в Англию! Учиться на инженера!
На следующий день, когда безбрежная пустыня океана за бортом лайнера поглотила берег, былая решительность на некоторое время оставила Люсьена. Страшно ехать безусым одиночкой в мир, который знаешь только по журналам и экрану телевизора!
Но все оказалось намного проще, чем предполагалось. Нужно было только остерегаться соблазнов, забиравших кучу денег. И никогда не забывать, ради чего был оставлен родной дом и многочисленная родня.
Так прошло три года. Он почти уже выучился на инженера, но тут у отца возникли финансовые затруднения, и денег, чтобы завершить дипломную работу, он Люсьену не прислал. Нужно было их срочно заработать. Тут подвернулся случай уехать на заработки в Израиль, и, оформляя документы, Люсьен горячо поблагодарил в душе прапрадедушку, который был хоть и марокканским, но евреем.
В Израиле деньги на дипломную работу копились — правда, не так быстро, как хотелось бы. Но успех никогда не приходит сразу, только после упорных трудов. Люсьен работал много, сразу на трех работах, но почти не уставал. И не потому, что был вынослив, как верблюд. А потому что никогда не спешил. Успевает не тот, кто быстро делает, а тот, кто делает продуманно.
Знойное солнце Израиля, его каменистая земля, синь моря, уличная толчея и вездесущие туристы все больше напоминали Люсьену его родной дом, из которого он так настойчиво выбирался в мир. И потому очень скоро пришло время, когда Люсьен заскучал. Захотелось уехать. Но куда?
Вариантов было три. Первый — вернуться домой, в Марокко, и попытаться устроиться на инженерную работу в городе Сафи — на завод по производству рыбных консервов или на обогатительную фабрику фосфатов. Но без диплома это будет трудно. Второй — снова поехать в Англию и недостающие деньги заработать ночной работой, а днем трудиться над дипломом. Но от перенапряжения сил и нервов можно заработать такое истощение организма, что диплом уже не понадобится. И наконец, третий, самый заманчивый вариант — жениться. Нет, не на смуглой красавице-израильтянке, а на беловолосой финке.
Люсьен встретился с ней в баре однажды вечером.
Светлокожая и неторопливая, она заметно отличалась от мелькавших между столиками призывно раскрашенных и экзальтированных посетительниц. Люсьен подсел к ней. Разговор долго не завязывался: девушка плохо говорила по-английски и стеснялась этого, чаще отмалчиваясь, чем вступая в разговор. Люсьен начал было жалеть, что испортил себе вечер, но тут она попросила проводить ее к морю. Они молча посидели на пустынном пляже, глядя в звездное небо, а потом стали целоваться. Когда Люсьен, зажженный ее прохладными и мягкими губами, полез ей в трусики, она не сопротивлялась... Потом, деловито отряхнув спину от песка, неожиданно рассмеялась, по-детски звонко чмокнула его в ухо и куснула за мочку.
Люсьен почему-то смутился.
Утром он вспомнил прохладу ее губ, упругое лоно, неожиданно горячо и жадно принявшее его плоть, возбуждающий укус мочки уха. Вечером пошел в бар, чтобы снова встретиться с беловолосой финкой. Она сидела за тем же столиком. Увидев его, улыбнулась. И теперь уже не отмалчивалась, а старательно говорила милую чушь на смешной абракадабре английского и родного языков. Люсьену понравилось, что финка оказалась совсем не сухой и ледяной северянкой, а смешливой собеседницей, не имевшей в своем поведении даже тени кокетства, и довольно остроумной ответчицей в шутливых словесных пикировках. Но больше всего его поразило, что она безработная, а путевку в Израиль купила на скопленные из пособия деньги.
Люсьен долго и дотошно выспрашивал подробности о социальном обеспечении жителей этой загадочной и далекой северной страны, чем насмешил финку до слез своим недоверием и удивлением.
Услышанное ему показалось сказкой.
И очень захотелось в нее попасть.
И он сделал выбор — предложил финке выйти за него замуж. Та засмеялась точно так же, как в тот вечер на берегу моря, и сказала, что им стоит пожить вначале «avolitto». А когда придет время отъезда из Израиля и они выберут, куда им лучше ехать: к нему на родину или к ней, — вот тогда они заключат «aviolitto» или ничего не заключат и разъедутся по разным странам. Люсьен удивился ясности и твердости взглядов финки и согласился.
В Финляндию они поехали вместе, через два года и уже с двумя детьми.

В тупике пустоты (Полина)

Школьные годы незабываемы!
Они памятны не уроками и не учителями, а первозданной полнотой чувств и эмоций.
И их сменой!
Помните?
Сначала на донышке желудка плещущая ярость и обида на лучшую подружку, рассказавшую твой секрет противной рыжей дуре из соседнего подъезда! Затем выяснение с подружкой отношений, взахлеб, до брызг слюны и слез! А потом примирение и такое до кончиков пальцев рук и ног ощущение счастья, которое редко когда испытываешь во взрослой жизни!
А ощущение своей единственности в этом мире? И чувство оскорбленного достоинства, распирающее легкие, когда нелюбимая учительница выставляет тебя на посмешище (потому и не любимая!) перед всем классом, тряся перед носом тетрадкой с невыполненным домашним заданием? Да откуда ей знать, что ты не спала всю ночь, потому что вчера, на школьной дискотеке, первый раз в жизни, ощутила неизъяснимое чувство, пронизавшее тело от щек до низа живота. Какие там уроки могут быть в голове, когда твоих бедер, спины, талии во время медленного танца касались (и незаметно гладили их) руки того самого мальчишки, который так поразил взгляд и сердце совсем недавно, непонятно даже чем... Смешными ямочками на щеках, что ли? Да не все ли равно?! Поразил и все! А во время танца вогнал в такой жаркий трепет своими прикосновениями!.. Да неужели училка может это понять, если у нее, воблы засушенной, такого никогда не было и быть не могло!
Когда школа заканчивается, еще долго живешь такими ощущениями.
И если в них остаться дольше, чем можно, окружающая жизнь, ранее вполне понятная и привычная, как улица за оконным стеклом на кухне, вдруг в один прекрасный момент с грубой откровенностью, цинизмом и насмешкой отметет все, чем ты раньше жил, и появится пустота. Где-то чуть ниже горла. Вначале маленьким-маленьким, но болезненным комочком. Если перестаешь сопротивляться обстоятельствам, комочек пустоты увеличивается. Когда он вырастет величиной с хорошее яблоко, твоя жизнь зайдет в тупик.
Так случилось и с Полиной.
В 18 лет, сразу после школы, она вышла замуж не за того мальчишку со смешными ямочками на щеках, а за сына сослуживца покойного отца. Их познакомили на общей вечеринке по случаю Нового года. Парень был усат, нагловат, весел. Кто-то из его родни многозначительно шепнул на ушко Полине, что он крепко стоит на ногах, так как уже три года после армии работает шофером. Чем не жених для нее, живущей чуть ли не впроголодь с одной матерью? Полина и так чувствовала себя серой мышкой-школьницей в этой шумной толпе малознакомых дядек и теток, а тут такие намеки! Да и взгляды парень бросал в ее сторону красноречивые, уходя на кухню курить. Чтобы придать себе храбрости и уверенности, Полина в тот вечер впервые выпила лишнего. И когда на кухне, куда Полину послали за хлебом, он, жарко дыша в ухо табачным перегаром, неожиданно облапил ее сзади и нагнул над столом, пытаясь, задрав подол платья, сунуться под трусики, она ощутила себя взрослой. Никто из девчонок во дворе, у которых уже было «это» с мальчишками, о таких позах не рассказывал. И когда у них в этой же позе все случилось по-настоящему, но уже чуть позже, на берегу озера, куда названый жених потащил ее гулять, Полина ощутила себя окончательно взрослой. Правда, вдобавок еще было больно. И не было ласковых слов, которых почему-то так жаждала трепещущая девичья душа.
Вот тогда, чуть ниже горла, и появился у нее маленький-маленький комочек.
Прошло семь лет, прежде чем комочек вырос в большое яблоко. Все было: пьяная свадьба, странный размен подаренной свекрами трехкомнатной квартиры на дом с печным отоплением, тяжелые роды; начавшиеся пьянство и измены мужа. И бесконечный домашний труд, когда дрова из сарая, вода из уличной колонки, борьба в одиночку с болезнями маленькой доченьки ложились только на ее плечи.
Жизнь окончательно зашла в тупик, когда под Рождество она вышла из больницы после тяжелой операции на надорванных почках и дома ее никто не встретил. Муж, как передала соседка, третьего дня уехал в командировку. Дочь оказалась у матери, на другом конце города, хотя свекровь, жившая на соседней улице, клятвенно обещала присматривать за внучкой.
Полина, не снимая пальто, присела на табурет возле нетопленой печки.
Ниже горла, в груди, преграждая путь шедшим от сердца слезам, вдруг образовалась такая огромная пустота, что не помогали даже туго сжатые, как струны на гитарных колках, кулаки.
В эти минуты в ней окончательно утвердилось давно зревшее решение все-таки уехать в Финляндию.
Там уже находились ее бабушка-ингерманландка и сестра бабушки тетя Хилма с сыном Иваном, ее двоюродным братом.
Скоро должна была подойти и ее очередь. Скорее всего этой весной.
И неважно теперь, будет муж против или нет.
Она все равно уедет.
Потому что ехать ей больше некуда.

ОТСТУПЛЕНИЕ

Эмиграция

Это самый противоречивый вид человеческого существования на земле. Человек должен жить в одноязычном обществе или, по крайней мере, близком по этносу. Как существо, природой нацеленное на самореализацию, только в такой среде он может стать самодостаточным.
И тем не менее на Земле эмиграционный импульс в ХХ веке рождался в сердцах миллионов множество раз. Особенно массовыми исходы были из СССР. Четырьмя волнами. Конечно, срокам, причинам, количеству эмигрировавших в настоящее время разъяснение дано в полном объеме. Но, питая любознательный ум, эта статистика не затрагивает главного — душевного сопереживания. Ведь покидая родину, человек обрекает себя на вечную думу:
Ты одна беспощадно утеряна,
Ты одна нестерпимо близка...
Эти строки из стихотворения «Обреченность» поэта-эмигранта первой волны Ивана Савина, жившего в Финляндии, как нельзя лучше объясняют мотив рождения эмигрантского импульса: беспощадный и нестерпимый разлом рамок прежнего духовного существования человека.
Душа человека пребывает в постоянном развитии: во время всех возрастных этапов познания мира, начиная с рождения и до смертного часа; при эволюции любви к родителям от юношеского скепсиса до восхищенного преклонения; на пути от слепой любви к собственному младенцу до тайной гордости за успехи или сокрушительной горечи за неудачи выросшего чада.
Грубое регулирование обществом или историческими реалиями этого развития рождает сопротивление и стремление восстановить нарушаемый баланс между пережитым и ожидаемым, особенно если дело касается детей. Путь восстановления этого баланса часто видится только один — через эмиграцию.
А за ней следует часто ни с кем не сопереживаемый, неизбежный и объективный процесс преодоления в себе ощущения или неполноценности, или невостребованности в новой среде обитания.
Об этом в эмиграции никто никогда никому не говорит.
Один Господь Бог только, может, ведает.
И вершит свой суд...

ПАРАЛЛЕЛИ ВЫБОРА

Помоги, удача... (Полина)

Усталость бывает физической и душевной. Когда автомобиль, на котором Полина переезжала в Финляндию, миновал Выборг, спина у нее, державшей дочь на руках, совсем онемела. Шутка ли, от Петрозаводска без единой остановки! С самого начала водитель предупредил, что опаздывает и потому первая большая остановка будет только в Торфяновке, на границе. Полина была рада этой физической усталости: она заглушала душевную — рану, зияющую чуть ниже горла.
Сколько скандалов, издевательств и даже побоев пришлось вынести ей за последние месяцы!
И все из-за ее решения уехать в Финляндию. Хоть автостопом, но без него!
Только с ребенком...
Уезжала она рано утром. Машина уже подъехала ко двору. Мужа не было дома, он демонстративно ночевал у матери. Полине было все равно. Так даже лучше. Больше душевных сил на дальнюю дорогу останется. И была неприятно удивлена, когда увидела мужа, нарочито неспешно шедшего через двор к дому. Остановившись в дверях, он окинул недобрым взглядом готовые к выносу сумки и чемоданы, одевающихся жену и дочь.
— Собралась? Ну-ну... Смотрю, и машину достала! Ладно. Катись. А развода не жди! Не дам! Вот немного дела поправлю и Катьку заберу... Катись! Предательница! Ишь ты! Родину новую взялась искать, с...!
Он, распаляясь, наговорил бы еще больше гадостей, но тут за его спиной появился водитель. Протиснувшись в комнату, хмуро оглянулся на мужа Полины, поднял чемоданы и буркнул: «Поехали. У меня времени нет».
Но вышел не первым, а следом за Полиной и перепуганной девочкой, словно загораживая их своей спиной от кособочившегося в ярости мужика.
Когда выехали за Петрозаводск, на обочине возникла долговязая фигура, машущая рукой. У Полины сжалось сердце.
Хочет, видно, ехать автостопом. Как и она сейчас — по жизни.
Водитель чиркнул ребром ладони по горлу, мол, полная машина, и добавил газу.
Спустя некоторое время, успокоившись, она мысленно ответила на мужнину реплику: «Дети — это единственное, что заменяет нам родину. И тебе я Катюшу не отдам! Не покидай меня, удача! Нет надежды на мужчин. Есть только на свою кровь, кровинушку!»
И крепко прижала к себе посапывавшую во сне дочь.
На финской таможне, боязливо подавая паспорт светловолосому коротко стриженному парню в зеленой униформе и слушая звучавшую за стеклянной стойкой финскую речь, Полина вдруг поймала себя на ощущении, что душевная усталость исчезает. Понятливо кивнув головой на «olkaa hyvaa» таможенника, взяла дочь за руку, вышла с ней в автоматически открывшиеся двери, свернула к стоянке, где нетерпеливо топтался у автомобиля водитель, и остановилась.
Море огней, чистота.
И счастливо улыбнулась.
Теперь они с дочкой не пропадут! Ее автостоп будет успешнее, чем у долговязого парня на обочине дороги под Петрозаводском.
Лишь бы новую обстановку побыстрее к сердцу изболевшемуся приблизить. А в этом ей помогут бабушка и тетя Хилма, как они уже не раз писали.

«Золотая клетка» (Люсьен)

Когда у тебя нет твердой уверенности, что ты все делаешь правильно, можно себя потерять. Это чувство возникло у Люсьена почти сразу по приезде в Финляндию с женой и детьми. Его поставили в тупик требования сразу трех организаций: SOSIAALIVIRASTO (учреждение социального обеспечения), KELA (организация, регулирующая выплаты по безработице) и TYOVOIMATOIMISTO (биржа труда). Каждая обязывалась помочь, но каждая предъявляла свои права. Например, SOSIAALIVIRASTO их обеспечило квартирой, но потребовало вовремя предоставлять бумаги из другого ведомства. KELA, которое предоставляло деньги, требовало вовремя сдавать помесячный календарь занятости. TYOVOIMATOIMISTO, в свою очередь, теребило каждого, обязывая в указанный срок явиться и отчитаться, где он: на курсах, на практике или просто сидит дома.
Такие условия проживания и условности его осуществления больше напоминали «золотую клетку», чем сказку, о которой мечтал Люсьен.
Наблюдая за размеренно текущей мимо жизнью, в которую он никак не мог толком включиться, Люсьен все больше замыкался в себе. Чье-либо внимание или советы стали раздражать, казались попыткой посмеяться над ним. Особенно со стороны жены, которая после приезда активно взялась за здоровье — свое и детей. Бассейн, тренажерный зал, курсы аэробики для себя и какие-то спортивные игры-эстафеты для детей посещались на редкость регулярно. Кроме того, через TYOVOIMATOIMISTO жена устроилась на практику в спортивный магазин, хозяин которого был настоящим фанатом марафонского бега. Тактичные намеки жены следовать ее примеру вызывали в сердце Люсьена ощущение сиротства, которое действовало глумливо на душу, гадливо на чувства и гневливо на мозги. Чтобы скрыть его проявления, Люсьен все чаще надевал на лицо защитную маску иронии. Ограждая от окружающих, она не спасала от дисгармонии собственных мыслей, воздушные шарики которых все чаще лопались на взлете, а не уносились в привычную голубую высь грез и желаний.
С таким настроением Люсьен и пришел на языковые курсы, приглашение на которые он получил от TYOVOIMATOIMISTO через два месяца после приезда в Финляндию.
Бегство в одиночество (Денис)
Жена Дениса никогда не видела в нем надежной опоры для себя и сына, но сама, будучи неуверенной в завтрашнем дне, держалась за него по житейскому принципу: «Хоть такой-сякой Пантелей, а все ... веселей». Пусть муж переполнен несбыточными мечтами, пусть ждет от жизни чуда и витает в облаках! Он делает все, что может, чтобы обеспечить семью! И он не виноват, что чем дальше, тем хуже у него это получается.
И вот, когда неожиданно оказалось, что эту жизнь можно поменять на другую, на заграничную (то есть грезы мужа все-таки стали реальностью!), она почувствовала такой прилив душевных сил, что своей напористостью и предприимчивостью удивила даже Дениса.
Материальным эквивалентом сбывшихся надежд стали билеты на самолет до Москвы, а затем на поезд до Хельсинки.
Бегство от нищеты завершилось благополучно.
На языковые курсы их до весны не взяли. Сытая жизнь стала разжижать связующие ранее узы, и началось, незаметное даже для них самих, бегство друг от друга.
Денис целыми днями пропадал на рыбалке или в библиотеке, где открыл для себя удивительный мир интернета, и готов был, как под голубым парусом, носиться по нему сутками, жадно впитывая оживающими мозгами безбрежный океан новых знаний.
Жена ощутила в себе неразбуженные силы женских начал и обрушила на себя весь арсенал обнаруженных в Финляндии средств усовершенствования женской природы. Бассейн, аэробика, танцевальный кружок, утренние и вечерние прогулки с новыми подружками по супермаркетам, всяческие магазины уцененных товаров — во всем этом она чувствовала себя, как рыба в воде, и наслаждалась новой жизнью взахлеб.
В середине весны их наконец-то пригласили на языковые курсы. Попали они в разные группы, что восприняли с тайной радостью и облегчением. Всяческая близость между ними, духовная и физическая, к этому времени почти сошла на нет.
В их доме поселилось одиночество.
И такой выход «в люди» для них стал спасением от него.

ОТСТУПЛЕНИЕ

Угол выбора

Цель жизни человеку всегда видится под углом. Как развилка дорог. Чуть влево — и начинается погружение в волны материального приобретательства и потребительства. Чуть вправо — и попадаешь в плен иллюзий о своей избранности.
Но движется человек всегда по биссектрисе этого угла, вбирая в равной мере и то, что слева, и то, что справа.
Другими словами, биссектриса в жизни человека всегда неизменна: ведь по факту своего прихода в этот мир человек не самоубийца и не должен впадать в крайности. Изменяется только угол видения цели. По воле человека.
Угол может стать вальяжно-тупым, если человеку цель жизни видится в дымке плохо представляемых координат. Она от этого становится далекой и неясной. Занести человека в таком случае может с одинаковой легкостью как по одну сторону биссектрисы, так и по другую. И выбраться он может на правильный путь, то бишь на биссектрису, ведущую к цели, с такой же легкостью.
Угол видения цели может стать и звеняще-острым, если человек по биссектрисе выбора летит к цели, как стрела. Любое смещение в сторону в этом случае чревато нокаутирующим ударом. По быту, по привычкам, по образу жизни, мечтам и ожидаемым перспективам.
Человек в таких случаях может потерять себя.
А может открыть перед своим внутренним взором и... новый угол.
И новую биссектрису выбора.

ХОД БИССЕКТРИСЫ

Велосипедная дорожка

Денис был уверен, что жены дома нет, хотя уже стемнело. И потому поморщился, когда, открыв входную дверь, увидел на кухне свет. Еще больше расстроился, обнаружив, что она не одна. За кухонным столом, сервированным чашками, тарелками с печеньем и кружочками лимона, сахарницей и рюмками, напротив жены, лицом к двери, сидела его однокурсница Полина. Они уже виделись днем. Но Денис почему-то поздоровался так, будто они не виделись еще с прошлой недели.
Полина потупила глаза и ответила осторожно, будто боясь обидеть жену Дениса. Та весело замахала мужу рукой, мол, чего встал, давай, присаживайся! Денис удивился. Такого радушия со стороны жены не замечалось уже давно.
Водку в его рюмку жена налила из маленького графинчика, стоявшего в сторонке, на подоконнике.
Ишь ты! Бутылку, видно, показывать не хочет, чтобы непонятно было, откуда водка: из ALKO (водочный магазин) или из России.
Графинчик, графинчик! Для жены он талисман. Ей перешел от матери, а той — от бабки. Маленький, пузатенький, водочка из него так аппетитно булькает! Сразу на мирный лад настраивает!
Чувствовала что ли теща, что у него с ее дочерью разлад здесь начнется? Настояла, чтобы взяли с собой графинчик. Жена сначала отнекивалась, а потом, когда с матерью пошепталась, и в бумагу бережно завернула, и в чемодане в безопасное место поместила. Будто не талисман это был, а настоящий оберег! Непонятно только, от кого: то ли ее от него, то ли его от нее? Впрочем, неважно! Важнее понять, зачем Полина здесь?
В классе они сидели по углам напротив друг друга. Но там их разделяли парты. А сейчас ничего не разделяло, и он вдруг увидел, что у нее нежные скулы, милая, скрытая в уголках красиво очерченных губ улыбка и очень интересная манера, как у японских гейш, опускать такие же улыбчивые глаза и склонять чуть в сторону голову.
Выпитая водка расслабила. Денис заговорил легко и уверенно. Скоро он узнал, что жена и Полина познакомились на курсах танцев, куда обе записались еще месяц назад. Сегодня не было репетиции, и, чтобы скоротать неожиданно освободившееся время, сходили, вернее, съездили на велосипедах друг к другу в гости. Денис застал их уже в конце обоюдного визита, завершавшегося у них в доме.
Посидев немного, Полина засобиралась, ссылаясь на то, что ей нужно успеть, пока не закроются входные двери, заехать к бабушке. На горячие уговоры жены еще посидеть (мол, успеешь, ты же на велосипеде) не поддалась. Явно не желая оставаться с мужем наедине, жена вдруг предложила Денису проводить гостью. Тот не стал возражать.
Подъездная дверь оказалась уже запертой.
— У вас дверь раньше закрывается! А у тебя ключи с собой? — спросила Полина, придерживая мягко двинувшуюся на место дверь.
— Есть, есть! — Денису стало приятно от такой неожиданной заботы. — Попаду домой, не волнуйся. Хотя лучше бы и не попадать!
— Зачем ты так?
— А ты как будто не знаешь? Разве супруга ничего не нажужжала?
Полина неопределенно пожала плечами.
— Да ясно, как божий день! Все рассказала! На все печать поставила! И рохля, и тюха! Сюда переехали, все равно таким же остался! Что, не правда разве?
Полина снова неопределенно пожала плечами, но вслух возразила.
— Ну зачем ты так говоришь? У вас все хорошо. И жена у тебя милый человек. Она, кстати, очень хорошо танцует.
— Это я знаю. Кстати, твой велосипед не на замке. Почему?
— Я вечно забываю про замок. Да ничего страшного. Велосипед старый, никому и даром не нужен.
— Как сказать! Но в нашем районе велосипеды и правда не трогают. Сразу поедем или прогуляемся.?
— Прогуляемся.
Придерживя велосипеды за руль, Полина и Денис прошли немного вперед велосипедной асфальтированной дорожкой и свернули на боковую, которая шла вверх через лесной участок в черте города и была утрамбована мелким гравием. Эта дорожка, достигнув вершины холма, упиралась в небольшую смотровую площадку, с которой открывалась панорама всего города. Они поставили велосипеды и подошли к краю площадки.
— Как красиво! Я здесь в первый раз!
— Да, красиво. Я часто сюда хожу гулять.
— С женой?
— Нет, один. Почему ты спросила?
— Она удивительная женщина.
— Да уж. Точно. У нее есть... необычные черты. А вы на танцах познакомились?
— Мы уже тебе говорили, что да. А почему ты не ходишь? У нас есть семейные пары.
— Это у нас семейное. Я не очень люблю общество в отличие от нее...
— Не обнимай меня так! Мне больно...
— Прости, не хотел!
— Какой же ты, оказывается... грубиян!
— Разве? А я думал, что сплошное очарование!
— Может быть. Но...
— Что «но»?
— Не надо так. Не спеши.
— Но я хочу этого. И ты хочешь.
— Нет, ты ошибаешься! Я не люблю грубых и самоуверенных мужчин.
— Извини. Ты мне понравилась.
— Неужели? Что-то не замечала.
— Ах ты, маленькая оса! Умеешь ужалить.
— Я не жалю. Я замечаю и подчеркиваю замеченное.
— Ты прелесть.
— А ты спешишь. И делаешь больно.
— Извини...
Вечерний воздух был свеж и вкусен. Панорама города, расчерченная огнями фонарей и реклам, — восхитительна. А еще эта женщина — и знакомая, и незнакомая...
Денис ощутил в груди забытую нежную робость, которая всегда возникала у него в общении не с пустышками — любовницами на ночь, а с женщинами, полюбившимися сердцу надолго.
Неужели он еще не растратил этих чувств?!
Денис поспешно убрал руку с плеча Полины и склонился, стараясь заглянуть в потупленные глаза собеседницы. Та застенчиво улыбнулась, отступила на пару шагов и, повернувшись, направилась к велосипедам.
Денис почти крикнул ей вслед:
— Ты откуда, девочка?
Полина обернулась, обдав его ласковым теплом улыбающихся глаз.
— Из Петрозаводска.
— Там все такие?
— Не знаю.
— Уже три месяца учимся вместе, а только сейчас толком разглядел, какая ты...
— Страшная?
— Нет, удивительная!
— А как же жена?
— Маленькая оса! При чем тут жена?
— Ты не говоришь ей таких слов. И потому у тебя с ней проблемы.
— Хм! Жена поделилась? Только это не у меня, а у нее проблемы. Ищет, сама не знает чего...
— Не надо так зло... Мы все ищем...
— А что искать? Надо просто жить! Понимаешь? Жить! Удивляться окружающему и восхищаться им! Ведь вокруг такая прекрасная жизнь! А мы... мы просто перестаем ее замечать! И мчимся за радужными призраками нашего воспаленного воображения. И ничего не находим! А надо не искать мыльные пузыри, а просто жить! Разве не так? Когда ты сюда переехала, ты начала ЖИТЬ? Все проблемы, не знаю, какие они у тебя там были, ушли в ПРОШЛОЕ? Ушли. Не спорь со мной, ушли. И теперь перед тобой одно — кем ты себя здесь ощущаешь: сиротой или одинокой? Если сиротой, значит, цену себе потеряла. Значит, требованиям новой жизни не соответствуешь, серой мышью в ней себя чувствуешь. Это рождает отрицательный поток эмоций: гневливость, сварливость, драчливость и, самое отвратительное, завистливость. А если одинокой, значит, ты просто еще не востребована. Ты еще не сблизилась с себе подобными. Это не унижает, как сиротство. Это рождает созидающий поток эмоций: пытливость, терпеливость, понятливость и, наконец, главное — совестливость. Последнее не позволяет забыть, кто ты есть. Не позволяет отказаться от самого важного в жизни человека: быть самим собой. Не так ли?
— Наверное.
— Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Я не ощущаю себя в Финляндии сиротой. Здесь моя дочь.
— Извини. Ты замужем?
— Муж остался в Петрозаводске.
— Ты от него сбежала?
— Да.
Денису стало неловко. Он почувствовал, что бисер «умностей», который он метал перед этой много повидавшей женщиной, нисколько ее не трогает.
— Извини. Я, кажется, наговорил лишнего?
— Совсем нет. Мне интересно.
Ее глаза не лукавили, улыбка была не насмешливой.
Денис глубоко вздохнул и улыбнулся в ответ.
У него было легко на душе, как никогда. И совсем не хотелось расставаться.
Потому он проводил Полину до дома ее бабушки. Там на время репетиций Полина оставляла дочь.

Прогулка в машине

Люсьен ожидал детей в машине, чтобы отвезти их в детский сад.
Его всегда раздражали эти утренние сборы, превращавшие дом в муравейник, в базарную сутолоку, в разбрасывание во все стороны с вечера сложенных вещей, другими словами, во все, что угодно, только не в спокойное, деловитое утро, когда после бритья и душа, после чашечки ароматного кофе можно спокойно выслушать утренние новости и прогноз погоды, собраться с мыслями перед учебным днем. Люсьен понимал, что глупо раздражаться — дети еще маленькие, но ничего не мог с собой поделать. Поэтому после совершения нехитрого мужского утреннего ритуала у зеркала в ванной и чашечки кофе Люсьен, если было нужно, делал замечания детям, давал жене наставления и уходил в машину слушать по радио новости.
Сегодня он сделал то же самое. Но спокойное ожидание под монотонный голос диктора нарушило появление Полины, проехавшей мимо его машины на старом, с огромными колесами и высоким рулем, велосипеде. Это было неожиданностью, потому что сокурсница здесь не жила.
Сидя в своем углу из бетонной стены и стеклянной перегородки, она редко проявляла присутствие репликами или действиями. Больше молчала. Потому Люсьен заметил ее и сделал объектом изучения нескоро. Она всегда будто пряталась. Люсьен удивлялся. Чего можно в Финляндии бояться? А потом понял. В ней удивительно сочетались природная деликатность и стеснительность, нежелание кому-либо навязаться или чем-либо выделиться. Она предпочитала больше созерцать происходящее, чем в нем участвовать. Это понравилось Люсьену. Он не любил выскочек. Особенно таких, как их сокурсник Денис. Назойливый и всегда себе на уме. Не знаешь, чего от него можно ожидать. Ну что за манера, например, каждое утро здороваться со всеми за руку, даже с женщинами! Люсьена этот ритуал раздражал необыкновенно. А вдруг Денис только что из туалета вышел со специально немытыми руками? Идти самому руки мыть?
Между тем Полина свернула к дому напротив, поставила на решетку для велосипедов свой «харлей» и зашла в подъезд. К кому? Ах да, там же живет женщина, ее землячка! Она часто ездит в... как его, этот город, где жила Полина? ПЕТЬ-РОЗА-ВОСЬК! Вот! Три русских слова образуют его название. Причем разных каких: и «делать пение», и растение, и пчелы! Ужас, как трудно его запомнить!
Люсьен вспомнил манеру Полины слушать, слегка склонив голову набок, и вдруг ему нестерпимо захотелось снова увидеть ее. Желание было таким сильным, что он заерзал на сидении. Но тут из подъезда с шумом выскочили его дети, и Люсьен отвлекся. Мысли о Полине вернулись, когда он занял свое место в классе.
Полина сидела отвернувшись от всех, глядя через стекло в фойе. Там пробегали опаздавшие, деловито вышагивали учителя с учебными материалами. Их учителя еще не было.
Люсьен жадно всмотрелся в Полину. И как он не замечал ее ранее? О! Это была она, та самая, о которой он тайно мечтал всю жизнь!
Почувствовав, что у него начинают гореть уши, Люсьен покосился по сторонам: не заметил ли кто его состояния? Никто не обращал на него внимания, каждый был занят своими делами. Только один Денис смотрел на него в упор.
Ну вот, как всегда... Чего смотреть?!
Люсьен потер бровь и занялся перелистыванием записей.
Когда же украдкой взглянул в сторону Дениса, то не увидел его на месте. Он стоял возле стола Полины и что-то с жаром ей объяснял. Та слушала без привычной улыбки в глазах и рассеянно перебирала лежавшие на столе бумаги.
Люсьен сразу отметил это и неожиданно для самого себя повеселел. У Дениса нет шанса завоевать сердце Полины! Ну что ж, тогда надо быть более решительным! Например, предложить Полине подвезти ее до дома. Это будет хороший для него и незаметный для других случай говорить с ней без свидетелей!
С этим он и подошел к ней после уроков.
Как мучительны и неповоротливы слова финского языка, когда хочешь выразить свои чувства и пожелания!
Люсьен покрылся горячим потом, пока все сказал. Полина выслушала его терпеливо и без улыбки. А потом, вся засветившись ею, сказала, конфузливо пожимая плечами, что приехала сюда на велосипеде и не сможет сесть к нему в машину.
Люсьен затоптался на месте и, робея, спросил, свободна ли она вечером, тогда он мог бы покатать ее на машине. Полина засмеялась и без слов кивнула головой.
Договорились на семь часов.
Для Люсьена это было первое в Финляндии свидание с женщиной. И потому, хоть он и пытался скрыть, но пыл его сборов и волнение жена заметила. Сидя у телевизора, она внимательно посмотрела на галстук и белую рубашку, незаметно принюхалась к запаху нового одеколона, смешливо дернула носом. Поерзав в кресле, хотела было пошутить, чтобы не забыл взять с собой презерватив, и... промолчала.
Но она была недалека от истины. В кармане пиджака Люсьена действительно лежал презерватив.
Хоть и первое свидание... Глупо надеяться, но — на всякий случай!
На вопрос детей, куда собрался папа и можно ли пойти с ним, жена без всякой насмешки, а с полной серьезностью сказала, что на деловую встречу и ему нельзя мешать.
Люсьен почувствовал некоторую неловкость от саркастического вранья жены и поспешил уйти.
Полина села в машину рядом с Люсьеном, глянула на него открыто и весело и коротко спросила, куда они поедут.
Люсьен, весь напряженный от нахлынувшего волнения, ответил, что на озеро.
Полина нисколько не удивилась, ноборот, по-детски зажмурилась и радостно захлопала в ладоши.
Люсьен сразу ощутил себя большим и надежным. Сакральные мысли об обязательной близости на берегу озера отпали как-то сами собой. Стало легко и весело на душе. Захотелось поговорить о сокровенном.
Когда приехали к озеру, Люсьен первым и начал разговор.
К откровению располагали красивый закат, зеркальная гладь озера, тишина. Да и кровь так забыто и сладко волновалась от присутствия этой светловолосой, нежной, как зефир, девушки. Слова подбирались медленно, но верно и, как казалось Люсьену, убедительно.
— Моя родина красивая. Она как маленькая жемчужина. В Швеции я видел воздушные шары. Мне бы очень хотелось увидеть свою родину с воздушного шара. А здесь, в Финляндии, летать не хочется. Здесь другие требования. Здесь хорошо кататься на машине, на лодке, на лыжах. Но не летать. А тебе хочется летать?
— Нет, мне хочется ехать. Или плыть. На лодке. У нас в Петрозаводске, у папы, была своя лодка.
— Тогда здесь, в Финляндии, тебе будет хорошо. Тебя всегда могут взять с собой: в машину, в лодку — только попроси. А меня не возьмут.
— Неправда. Тебя тоже могут взять.
— Не хочу. Человек не должен менять своих взглядов со сменой места жительства. Я лучше буду ездить один. Или просто летать.
— Но тогда ты не сможешь ни с кем познакомиться.
— А зачем?
— Чтобы подружиться, чтобы они стали тебе близки!
— А зачем? У них возникнут к тебе требования. А у тебя не будет желания их выполнять. Что тогда?
— Тогда ты будешь жить как сирота. (Полина вспомнила слова Дениса.)
— Неверно. Я живу полнокровной жизнью согласно своим взглядам. Этим, как ты знаешь, я внушаю к себе доверие в группе. Сирота доверия не внушает. Он плывет по течению. От обстоятельств я не завишу.
— Тогда тебе очень одиноко в жизни.
— Я рад, что ты это понимаешь, потому что, как мне кажется, ты тоже одинока.
— Сейчас — да.
— А почему именно сейчас?
— Потому что перестала ощущать то, что прежде считала своими достоинствами.
— Твое достоинство в том, что ты очень нежная и добрая.
Полина покраснела и опустила глаза.
Странно и приятно было слышать такие комплименты от человека, который был самым авторитетным в группе и который за три месяца учебы ни разу не обратил на нее ни малейшего внимания.
Полина посмотрела ему в глаза. Они были похожи на черные виноградины в бахроме пушистых ресниц. Горячие и влажные. И беспомощные, как у маленького ребенка.
Полине стало почему-то жаль Люсьена, и она погладила его по щеке. Тот схватил ее руку и прижался губами к ладошке. Она была мягкая, нежная и пахла детством.
Какой-то полузабытой сказкой преисполнился мир вокруг них. И боясь спугнуть ее, Люсьен и Полина тихонько присели на теплый камень, а потом скользнули за него, в тень, трепещущую в отраженном серебряном свете озера.
Черной кляксой на камне остался лежать пиджак Люсьена.

Встреча на лестнице

За дверью квартиры Полины был слышен вой работающего пылесоса.
«Не вовремя. Нужно было бы прежде позвонить. Цветы смешно будут выглядеть. Ну а конфеты? Все равно! Пора звонить!»
Пылесос стал завывать ближе к двери. Стукнул отодвинутый стул.
В это же время стукнула внизу входная дверь. Послышались шаги. Кто-то поднимался по лестнице.
Денис протянул руку к звонку.
Пылесос завыл под самой дверью.
«Садюга какой-то!» — мелькнула мысль.
Стало неловко. Будто этим словом Полину мог обидеть.
На лестничную площадку ступил Люсьен. Свежевыбритый, в белой рубашке, пахнущий нежной туалетной водой, с бордовой розой в целофановой трубе и с полиэтиленовым пакетом, в котором барельефились бока винной бутылки и фруктов.
Пылесос остервенело застучал щеткой о порог.
Глаза мужчин встретились...
Воздушные шары мистически плывут в небе, постреливая огоньками горелок и соблюдая порядок и очередность шествия по небу в гордом одиночестве.
Регата парусников легкими перышками маячит под линией горизонта, где сливаются небо и море и не поймешь, на каком из них алые паруса.
Пробегающие мимо автомобили не отвечают на автостоп, обдавая пылью, музыкой и несбыточными надеждами. И не рассмотреть, кто сидит в них, даже если очень захотеть. До тех пор, пока автомобиль не остановится.

Финал всех треугольников

Необычные трехстенные классные комнаты в фойе учебного центра для эмигрантов существовали ровно столько, сколько учились группы, не помещавшиеся в обычные аудитории. После их выпуска стеклянные стены с дверями сняли, мебель вынесли, полы привели в порядок. Вдоль снова возникших наружных окон появились цветы и скамьи, автоматы с ледяной кока-колой и горячим кофе. Фойе вновь стало местом пребывания учащихся перед началом занятий и во время кофейных пауз.
Эйя вздохнула с облегчением: она не раз себе признавалась, что преподавание в этом треугольнике напоминает работу дрессировщика в клетке... нет, нет, конечно, не со львами или тиграми. Ученики в ее группе, естественно, были нормальными. Просто они были людьми разных национальностей и каждый из них приехал в Финляндию по разным причинам. Она как учитель финского языка в силу своих способностей и опыта помогала им влиться в жизнь своей страны. Такая работа всегда кропотлива, и результат ее почти непредсказуем, как и у дрессировщика. Ощущение клетки усиливала и треугольная комната, в которой, если повернешься к сидящим в одном углу, оставляешь за спиной учеников в двух других углах. Ну чем не клетка? Хорошо хоть не с животными...
Новая группа, которую она получила после «треугольной», сидела уже в нормальной аудитории. Работа в ней шла в обычном ключе, в привычном пространстве четырех прямых углов, где хорошо видны пропорции любых плюсов и минусов жизни, чему Эйя была очень рада.
Из «треугольной» группы Эйя никого не встречала. Лишь однажды, спустя полгода, в PLAZZA-маркете она увидела шедших за руки Дениса и Полину. У Полины под курткой был заметен округлившийся живот.
Смутное воспоминание об удививших ее фразах, написанных когда-то на доске, шевельнулось в Эйе. Значит, треугольник перестал быть треугольником?
Как бы подтверждая ее догадку, к паре подбежала девочка в ярком комбинезоне. Денис подхватил ее на руки. Эйя поняла, что это дочь Полины.
Не глядя в их сторону, стараясь, чтобы ее не заметили, учительница прошла мимо. Зачем лишний раз вмешиваться в их и так достаточно перемешанную жизнь?

2002 — 2004 гг.